Василий Пятов
Шрифт:
— Да, — медленно произнес Гобс, — справедливость восторжествовала.
— Теперь я могу выдвинуть мой проект, — самоуверенно объявил Русилович.
— И напрасно. Сейчас не время для этого, — с ударением проговорил Гобс.
— Вы так полагаете? — иронически усмехнулся Русилович. — Мне кажется, я в таких делах неплохо разбираюсь.
— Однако, господа, я вынужден вас покинуть, — сказал Гобс вставая. — Мне предстоит еще одно деловое свидание.
За все это время Швабе не произнес ни слова. «Гобс не хочет, чтобы Русилович выдвигал свой проект, — думал он. — Но почему? Интересно. Однако пока нет оснований менять планы. Русилович может мне пригодиться».
Когда англичанин удалился, Швабе
— А я все-таки готов оказать вам в комитете всяческую поддержку, Генрих Адамович.
Русилович оживился. Обсуждение плана совместных действий захватило обоих.
ГЛАВА VI
Сани быстро мчались по заснеженной лесной дороге. Сплошным зеленым валом подкатывал с обеих сторон густой хвойный лес. Высокие ели бережно держали на своих косматых лапах хлопья снега. В морозном воздухе слышен был лишь скрип саней и свист ветра, когда лошадь ускоряла бег.
Варя то следила за уходившими назад тонкими вмятинами от полозьев, между которыми снег был взбит лошадиными копытами, то смотрела вперед и видела широкую спину кучера Афанасия и рядом с ним заводского приказчика старика Никитина. И тогда волнующие, радостные мысли мелькали у нее в голове. Скоро она приедет домой. Заждался, наверное, Вася, ее Вася… Подумать только, ведь вот уж больше трех лет, как она замужем, а никак не может привыкнуть спокойно думать о нем. Самая коротенькая разлука, несколько дней, и сердце уже сладко замирает при мысли о встрече. Вася… Но сейчас у нее уже не один он. Дома, наверное, прилип к замерзшему окошку ее сынок. Варя представила себе, как Ванюшка взобрался с ногами на лавку, скребет со стекла иней и важно говорит старухе Анфисе, подражая отцу: «Где ж наша мама, а? Ишь, не торопится. А может случилось что?» Потом не спеша слезает на пол и начинает просить у Анфисы леденец.
Но Варя торопится, ох, как торопится. Вот и Балун, как бы чувствуя ее нетерпение, громко заржал и рванулся быстрее вперед. Она слышит частые удары его копыт и видит, как пар идет от его боков.
Все новые и новые мысли приходят в голову. Хорошо, привольно думается в дороге! И Варя размышляет о своей новой жизни. Сколько произошло в ней необычного, важного и счастливого, особенно с того дня, когда вернулся Вася из Петербурга. Счастливого? Ну, конечно. Хотя как тревожилась она перед его возвращением. Ей казалось, что ожидавшая его в Холуницах новость принесет ему много страданий. Но вышло совсем не так. Она, оказывается, еще мало знала своего Васю. Узнав, что его уволили «за самовольный отъезд в Петербург», как говорилось в письме нового хозяина (владелица заводов умерла, и заводы перешли по наследству к ее сыну), он только пожал плечами. В тот вечер они пошли к отцу, где собралось много народа, все свои, заводские, из кричного, катального и несколько человек с рудников. Вася стал так интересно рассказывать о своей поездке в столицу, о том, сколько хороших людей он там встретил, как они помогали ему. И какие это люди! Варя не могла без невольной робости и смущения думать о них. Якоби, Бутаков, Невельской, Константинов, Матюшкин… А вот о Сокольском она думала просто и легко. Какой он славный. И еще Варя с испугом думала о великом князе генерал-адмирале. Хотя он тоже, кажется, помогал Васе. Господи, с кем только Вася не говорил. Однакож не все в Петербурге шло гладко. Когда Вася рассказал о каком-то ученом комитете, Никита Колесников со злостью крикнул: «Не иначе, как англичанин их, супостатов, подучил!» Но Вася сказал, что генерал-адмирал не позволит им этого.
Через несколько дней их провожали из Холуниц. Пришел весь заводской народ и кое-кто из конторы. Вася был весел, шутил, но Варя видела, что ему грустно. А сама она плакала, прижимая к груди Ванюшку. Ехали далеко,
Варя невольно оглянулась по сторонам: вот куда они приехали. Лес кончился, вдоль дороги пошли занесенные снегом поля, поля без конца и края. Не могла привыкнуть Варя к этим голым местам: то ли дело вятская земля — сплошной дремучий лес. И отец там, один он остался, сердечный, совсем один. На глаза Вари навернулись слезы, не то от ветра, дувшего над равниной, не то от грустных мыслей.
Но она помнила: жаловаться нельзя. Вася делает большое, важное дело, и она всей душой стремилась ему помочь. Когда он сказал, что хочет на все скопленные за долгие годы деньги купить оборудование для завода, Варя сразу же согласилась. И потом опять, в Москве, когда Вася решил сделать заем у знакомых купцов (не хватало денег на покупку нескольких паровых котлов), она опять не возразила ни слова, хотя всегда очень боялась долгов. Варя видела его убежденность, радостный взгляд его серых, любимых глаз, помнила его рассказы о встречах в Петербурге и последние слова отца перед разлукой: «Береги мужа, Варя, он для России важное дело затеял».
А Вася и тут, на новом месте, дни и ночи проводит на заводе. Он по-своему переделывает доменные печи, заготовляет материал для постройки новой механической мастерской. В здании прокатного завода Варя совсем недавно видела почти готовый прокатный стан и газосварочную печь, точь-в-точь такие, как в Холуницах. Еще немного времени, два-три месяца, как говорит Вася, и можно начать выпуск брони, а письма из Петербурга все нет. Вася никогда не жалуется, но похудел, вокруг глаз легли темные круги, и сердце изболелось глядеть на него. Но что Варя может сделать? Она сама не знает, но только не сидеть сложа руки; вот и взялась съездить в город с приказчиком Никитиным купить на последние деньги воздуходувные машины и помочь добиться нового займа. О, Вася знает, что она сумеет все сделать, как надо, знает это с тех пор, как она, когда они еще не были женаты, ездила по его поручению в Слободск.
Громкое, веселое ржание Балуна оторвало Варю от грустных мыслей. Дорога резко свернула влево и пошла под уклон. Далеко внизу, на берегу замерзшей реки, показались домики рабочего поселка, за которыми темнели корпуса завода. У Вари радостно забилось сердце. Всего три дня не была дома, а чувство ею владело такое, будто возвращается она из далекого заморского путешествия.
Сани понеслись по улице и остановились у знакомого дома. Дверь сразу распахнулась, и на крыльцо выбежал Ванюшка. Он, как был, без шапки, в развевающейся рубашонке скатился на улицу и с разбегу кинулся в сани. Варя инстинктивно прижала его к себе, накрыв полою овчинного тулупа.
— Маманя! — отчаянно закричал Ванюшка, поднимая к ней залитое слезами лицо. — Нашего папку машиной убило!
— Ты что говоришь? — чуть слышно спросила Варя.
В это время на крыльце показалась Анфиса и, махая платком, крикнула:
— Да не убило, не убило! Зашибло малость! Отлежится!
Варя, держа Ванюшку на руках, вошла в дом. Она сразу увидела мужа. Он лежал под ватным лоскутным одеялом, с перевязанной головой и не спускал глаз с двери. Слабая, чуть виноватая улыбка осветила его лицо. Привстав на локте, он негромко сказал:
— Касатка моя… Заждался…
— Вася! Васенька!
И Варя бросилась к нему.
Все последующие дни она не оставляла мужа. Варя почему-то была уверена, что если бы она не уехала, то ничего бы не произошло, и изводила себя упреками. «Не уберегла, не уберегла я Васю». Она так часто и с такой гордостью думала о его делах, что теперь ей казалось, что все люди, и здесь, на Раменском заводе, и в Холунице, и даже те, ей неведомые, в далеком Петербурге, — все будут упрекать ее за то, что она не уберегла Васю.