Василий Пятов
Шрифт:
— Давай деньги, супостат, — хрипло прошипел он. — Откуда хочешь бери, хоть убей кого, понял?
Василий Степанович с силой оттолкнул его от себя и, поднявшись со стула, медленно, чтобы не дать прорваться клокотавшей в нем ярости, проговорил:
— Деньги я тебе верну все до единой копейки, но с рассрочкой в семь-восемь лет. Я снова поступлю управляющим на завод. Дай только рассрочку, а то меня погубишь и деньги свои не вернешь.
Купец, отдуваясь, минуту молча вытирал шею цветным платком, затем со злостью прохрипел:
— Было у тебя из тридцати процентов, будет из шестидесяти. Вот тебе мои условия.
Пятов
— Ничего в тебе от человека не осталось, Афанасий Ильич, последнюю совесть потерял. Смотри, брат, как бы тут у тебя просчет не вышел. Ведь ты меня знаешь, снова на ноги встану, и опасного врага ты себе наживешь.
Купец, сощурив глаза, пристально посмотрел в суровое, побледневшее лицо Пятова и сказал:
— Вижу, не упал ты духом от своих неудач, Василий Степанович. Хвалю. И впрямь, пожалуй, ссориться-то с тобой расчета нет. Ну, ладно, друг любезный, оставим за тобой тот же процент. А насчет совести, это ты зря. Я вот церковь в Москве строю, и совесть у меня теперь, как у младенца, чистая…
Возвращаясь домой, Пятов зашел в департамент торговли и мануфактур на Мойке. Пришлось долго ждать, пока чиновник занялся, наконец, его делом.
— Прошение привилегии на систему газосварочной печи и катальной машины для выделки корабельной брони? — устало переспросил он и добавил: — Обождите, сударь, сейчас наведу справку.
Время тянулось томительно долго. Пятов уже жалел, что зашел сюда, и был уверен, что никакой привилегии не получит. Между тем, он чувствовал страшную слабость во всем теле, голова горела и хотелось лечь и не двигаться. «Господи, только бы не захворать, — подумал он.— Что я тут один делать буду? А Варя моя…»
В этот момент появился чиновник с огромной папкой.
— Господин Пятов, Василий Степанович? — спросил он, усаживаясь к столу и начиная разбираться в принесенных бумагах. — Одну минутку… Так… Вот она, голубушка, вас дожидается. Извольте расписаться в получении.
Он встал и положил на барьер большую раскрытую книгу в темном переплете, отметив ногтем место, где следовало расписаться.
Пятов не верил своим глазам. У него в руках была по всем правилам оформленная привилегия на его изобретение.
Но что ему теперь с ней делать? Ведь все равно никому теперь ничего не докажешь и ничего не вернешь. Все кончено! Господи, лучше бы не было у него этой бумаги, каждая буква которой отзывается в душе острой неутихающей болью и напоминает о страшной несправедливости и подлости. Зачем ему она? Но Пятов машинально взял протянутый чиновником большой, украшенный гербом лист с огромной печатью и чьими-то замысловатыми подписями. Уже направляясь к двери, он услышал, как чиновник сказал:
— В первой книжке нашего журнала «Промышленность» за будущий год, господин Пятов, будут опубликованы к сведению деловых кругов чертеж и описание вашей машины.
В ответ Пятов лишь горько усмехнулся.
— По милости морского министерства, господин коллежский асессор, — сказал он, — моя машина уже успела получить слишком большую известность.
Василий Степанович вышел на улицу и почувствовал, что его оставляют последние силы. Пришлось взять извозчика…
Всю ночь Пятов метался в жару. Рано утром он услышал знакомый голос:
—
Больной несколько секунд внимательно всматривался в гостя. Вдруг слабый румянец разлился по его измученному лицу и в глазах засветилась радость.
— Никита, — слабо проговорил он, — ты?
— Я самый, Василий Степанович, — обрадовался Колесников. — Еле разыскал тебя… Вот, поесть кое-чего принес. Хозяин сегодня отослал на завод Хрулева, а денька через два я тоже обратно поеду, так и тебя домой отвезу. А пока, если разрешишь, у тебя ночевать останусь, — и добавил с грустью: — Плох ты больно, Василий Степанович. Ухаживать за тобой буду….
В этом году Финский залив долго не покрывался льдом, и в ноябре пароходы все еще ходили от городской пристани в Кронштадт. Сокольский, как только расстался с Пятовым, кликнул извозчика.
— Гони на пристань да побыстрее, — приказал он, вскакивая в пролетку.
Уже начинало смеркаться, когда с палубы парохода стала видна темная громада Кронштадта.
Сбежав по мокрым, качающимся сходням, Сокольский поспешил на малый кронштадтский рейд, где стояли, разоружившись после летнего крейсерства в Балтике, мониторы. Адмирал Бутаков должен был, по его расчетам, находиться сейчас на флагмане.
Все, что делал Сокольский после разговора с Пятовым, он делал почти машинально. Взволнованный, растерянный, он снова и снова припоминал подробности этого разговора… Морской ученый комитет послал такое важное изобретение на отзыв иностранцам. Что это? Глупость? Сокольский вспомнил адмирала Матюшкина и подумал: «Наверно, глупость». Но тут он сейчас же подумал о поручике Русиловиче, который так много сделал, чтобы провалить изобретение Пятова, и решил: «Предательство!» Однако Русилович сам потом потерпел поражение, его проект отвергли в пользу Броуна. Как же все это понять? И тут Сокольский вдруг вспомнил намерение генерал-адмирала обсудить с англичанами изобретение Пятова и то, что он фактически санкционировал теперь кражу Броуна. «Глупость или пре…» В первый момент он не решился признаться в этом даже самому себе. Глава русского военного флота, брат императора… Так как же генерал-адмирал мог допустить это? И впервые в голове молодого офицера зародилось сомнение… «Нет, — говорил он себе, — этого не может быть!» — «Но это уже есть,— протестовал внутри него какой-то новый, .незнакомый ему голос, — и это требует объяснений!» Но кто их даст, кто объяснит, как все это могло случиться? Ведь погубить такого человека, как Пятов, — преступление, отдать иностранцам его изобретение — преступление еще большее. И все это сделано с ведома, нет, даже по приказу генерал- адмирала! Молодой офицер чувствовал, как рушится в нем былая вера в этого человека, как место восторженного преклонения перед главой русского флота заступает глухое негодование…
Сокольский почти бежал вдоль стенки малого кронштадтского рейда мимо пришвартованных кораблей, торопясь к стоявшим у Купеческих ворот, близ входа в военную гавань, мониторам. Неожиданно он столкнулся с матросом, в котором узнал вестового адмирала Бутакова.
— Рябов! — окликнул он. — Скажи-ка, братец, где его превосходительство?
— Так что, изволят быть у себя на квартире, ваше благородие, — ответил матрос, вытянувшись перед офицером.
— Ты туда идешь?
— Так точно, ваше благородие.