Василий Шульгин
Шрифт:
Мы в тылу бессильны или почти бессильны бороться с этим злом. Наши способы борьбы обоюдоострые и при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать. Я уже не говорю, что нас ждет после войны — надвигается потоп, а жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм мерами, которыми ограждают себя от проливного дождя: надевают галоши и раскрывают зонтик…» [186]
186
Там
22 февраля 1916 года отличился Московский ВПК. На пленарном заседании рабочий Черногородцев выступил «от имени рабочих» с радикальными требованиями: Государственной думе следовало «…решительно стать на путь борьбы за власть и добиваться создания правительства, опирающегося на организованные силы всего народа». В конце февраля в Петрограде состоялся Всероссийский съезд представителей военно-промышленных комитетов, и председатель Рабочей группы Гвоздев огласил декларацию о необходимости мира «без аннексий и контрибуций», о том, что для России единственный выход — «правительство, поставленное народом и ответственное перед народом».
Генерал Спиридович заключил: «Так в недрах Военно-Промышленных Комитетов работали рука об руку на государственный переворот представители рабочих и буржуазии. Пока им было по пути. Все это мне с горечью докладывали в Охранном Отделении, показывали документы. Начальник Отделения генерал Глобачев был хорошо осведомлен, что делается по подготовке революции. Но он был бессилен, так как на верхах министерства слишком были поглощены личными интригами и, в сущности, не понимали того процесса, который происходил в недрах общества, в его разных классах».
В марте 1916 года на съезде Всероссийского городского союза Милюков выражал уверенность, что существует реальная возможность формирования «министерства доверия».
Прошло лето. Ничего не происходило.
Милюков и Шульгин сформулировали директиву Прогрессивного блока с требованием отставки премьер-министра Штюрмера и назначения «правительства доверия».
16 сентября 1916 года произошло событие, которое в ряду других особо не выделялось, но вскоре возымело печальное последствие. А. Д. Протопопов, заместитель председателя Государственной думы, октябрист, крупный землевладелец и предводитель дворянства Симбирской губернии, был назначен управляющим Министерством внутренних дел. Кроме того, он был членом Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обеспечению топливом и председателем Совета съездов представителей металлургической промышленности.
Его назначению содействовал Распутин, его поддержала и Александра Федоровна. Император предполагал, что Протопопов сможет уменьшить враждебность большинства Думы в отношении правительства.
Но все вышло не так, как хотели. Большинство депутатов и в особенности Прогрессивный блок увидели в Протопопове перевертыша, предателя и врага. Тот был обескуражен, ибо ожидал совсем другого.
Но это еще полбеды, в главном новый руководитель всей системы государственной безопасности оказался совсем не тем, кого в нем хотел видеть Николай II.
По словам начальника Петроградского охранного отделения К. И. Глобачева, «Протопопов в управлении Министерством внутренних дел не имел ни служебного опыта, ни административного стажа, ни способностей и не хотел даже чему-нибудь научиться… Протопопов был предоставлен самому себе, не имея хороших ответственных помощников и советчиков. Неудивительно
С первых дней вступления Протопопова в управление министерством началась травля его со стороны Государственной думы, а вместе с ним и всего правительства, и сразу стало ясно, что пребывание в составе правительства Протопопова и одновременное существование Государственной думы немыслимо и поведет в будущем к большим осложнениям. А может быть, и к катастрофе» [187] .
Ему отказывались подавать руку, всячески третировали, объявив сумасшедшим. Вызывали злобные насмешки даже такие мелочи, как генеральский мундир действительного статского советника Протопопова, генеральская шинель с красной подкладкой и погоны гражданского чиновника.
187
Глобачев К. И. Указ. соч. — http://www.fedy-diary.ru/html/072009/glo01.html
Милюков назвал его «типом русского дворянина эпохи „оскудения“», своеобразной смесью «старомодного джентльменства» и беспокойного искательства у властей предержащих.
С назначением Протопопова министром многим стало понятно, что влиятельность Александры Федоровны увеличивается: через него и Штюрмера она обретала новые возможности оказывать давление на мужа. Соответственно и некоторые другие министры стали это учитывать и советовались с ней. Она превращалась в «серого кардинала», и в ее окружении не случайно возникла историческая параллель с Екатериной Великой.
Император в силу частого отсутствия одобрительно смотрел на помощь с ее стороны, у него не было более преданного и бескорыстного помощника.
Но, с другой стороны, никто не учитывал усиливающихся слухов о «германофильстве» ее окружения, которому якобы были подвержены Распутин, Штюрмер и она сама. Этим слухам верили и в посольствах союзников, что вскоре привело к организации убийства Распутина.
В воспоминаниях британского посла Дж. Бьюкенена есть эпизод его посещения 18 октября Ставки Верховного главнокомандующего в Могилеве, где он вручил царю Большой рыцарский крест ордена Бани. Посол предложил царю принять идею японцев — в обмен на северную часть острова Сахалин они могли направить на германский фронт японский воинский контингент.
«Император сразу же сказал, что это абсолютно исключено, и он не может уступить ни пяди русской земли. Я осмелился напомнить его величеству знаменитое высказывание Генриха IV: „Париж стоит мессы“, — но безрезультатно» [188] .
Насколько царь был раздражен, видно из того, что на завтрак в присутствии Бьюкенена он не надел знаков ордена Бани «и не произнес, как это принято в таких случаях, тост за здоровье короля».
Следующая встреча царя и посла произошла на обеде в честь покидающего Россию японского посла виконта Мотоно. Бьюкенен счел возможным заговорить о внутреннем положении России.
188
Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М., 1991. С. 178.