Васка да Ковь
Шрифт:
– Если бы я был уверен, что ты ее выслушаешь, не сказал бы. Я и сам хотел зайти с ней куда-нибудь в малолюдное место и отсечь ей голову, не люблю быть обязанным нечисти... если бы не ее история...
Ковь презрительно фыркнула.
– Если бы да кабы, да во рту росли грибы, а в твоей пустой головешке водились бы мозги... Кто же нечисти-то верит?
– Я верю. Она русалка, Ковь. Как думаешь, что это значит? Ее утопили, понимаешь?
– Или она пошла купаться с дружками. Нашел, чему верить, Васка! А если я скажу, что случайно сожгла того косорылого чувака, что пригласил меня на танцы три недели
Вопрос повис в воздухе. Ковь с садистским наслаждением наблюдала, как на лице Васки отражаются все стадии изумления, от легкого, до крайнего. Он потупил минуты две и выдал:
– Ты это... серьезно?
– Серьезней не бывает. Он завалил меня на сено, а потом... я не могла вырваться... Так стыдно, так стыдно... Еще и сено погорело.
Ковь скроила жалостливую мордашку и посмотрела на Васку исполненными страдания глазами убитой горем женщины.
– Сколько?
– хрипло спросил Васка.
Ковь - она могла.
Мысль о том, что сжечь назойливого ухажера, это, конечно, в стиле Кови, но вот раскаиваться после - вовсе нет, пришла уже позже.
Ковь расхохоталась, а из-за Васкиной спины ей тоненько вторила русалочка. А затем хихиканье перешло в горестные всхлипы.
– Тетенька... вы... не шутят с такими вещами!
– Понимаешь, тухлятина, я просто объясняю, что верить кому попало нельзя. Вот я ему не верю. И тебе не верю. А он поверит даже старьевщику, когда тот обзовет свое шмотье антиквариатом и потребует тройную плату...
– Я не тухлятина! Я Кирочка! И, тетенька, не шутят!
– взметнулась русалочка карающей волной и даже выскочила из-за спины Васки, размахивая тоненькими ручками, - У меня мамку так утопили. И меня заодно. Только мамку схоронили у обочины, а меня не нашли... вот я и прошу, прошу, ищу магичку какую, или рыцаря с чистым сердцем и мозговитого, хочу, чтобы убийцу моего! Чтобы...
Ковь резко посерьезнела.
– Положим, мозговитого рыцаря ты не нашла, но в этом деле сойдет даже безмозглый, - Ковь бросила на Васку презрительный взгляд, - Ладно, за твой амулетец я, так и быть, схожу к местному барончику, расскажу про ниспосланное мне виденье, пригрожу засухой... как миленького вздернут убивца! Ты только пальчиком в гада ткни, и тетя-магичка разберется.
Васка не сомневался, что ее зацепит.
Ковь и странствовать-то отправилась за всякими амулетами, артефактами и редкими травами. Все это порядочный магик должен был насобирать себе сам, на спокойную старость. Русалочий амулет, конечно, был мелочевкой, но это был единственный амулет, который Ковь вообще увидела за те четыре с чем-то месяца, которые путешествовала с Ваской. Свои самоделки Ковь амулетами не считала, убивать нечисть просто так, из-за амулетов, почему-то не хотела, а схроны с могучими артефактами, как ни странно, на каждом углу не попадались. Расчет Васки основывался на том, что Ковь поймет, что если она откажется от сделки с этой... Кирочкой, амулет рассыплется мелкими бусинками из Васкиных пальцев, и следующий шанс заполучить какую-нибудь магическую вещицу появится ой как не скоро...
Да и хорошие отношения с русалками еще никому не мешали.
Главное, чтобы Кирочкин случай не показался Кови слишком сложным. Трудностей она
– Так в том-то и дело! Два у нас барона, одинаковых с лица. Молодцы, удальцы... жеребцы. Вот кто-то из них и убил. Наверное. А еще кто-то из них - мой отец. Я смерти-то не помню. Мамкино лицо помню, сестер... а смерть свою...
Васка вышел в коридор и осторожно прикрыл дверь, не желая слушать историю Кирочки еще раз.
Он почти не сомневался, что Ковь рассказ зацепит, такого рода случаи всегда приводили ее в ярость, хотя Васка не видел в них ничего особо необычного и возмутительного.
История русалочки была банальна и стара как супружеское ложе Отца-Солнца, и единственное, отличавшее ее от сотни подобных, происходивших по всему королевству, была трагическая смерть в конце. Все, о чем Кирочка распиналась Васке на ярмарке, пока сидела на пятачке чудом сохранившейся невытоптанной травы и плела свой амулет, можно было уложить в пару предложений: жила была на свете хорошенькая служанка, которая имела несчастье влюбиться в своего сильного и красивого господина. И она господину понравилась, и стала она не служанка, а содержанка. А потом господа женились на близняшках, и лишившуюся покровительства содержанку кто-то утопил вместе с не вовремя оказавшейся рядом дочерью. Всего-то разницы, что господ было двое, да и дочерей тоже две, но вторая приболела и с матерью на мостки стирать не пошла. Потому выжила и иногда с сестренкой встречалась, жаловалась на мачеху и с водой игралась.
Да прижитка даже признали, и сестричка Кирочки на бархате спала, с фарфоровых блюд ела - на что тут жаловаться?
Васка прислонился к стене, прикрыл глаза и задремал, сквозь сон различая мерное тоненькое "бу-бу-бу" за стеной. Если бы он задремал в комнате, растроганная Ковь могла и пакость какую-нибудь сделать...
Проснулся он от того, что его трясли за плечи.
– Васка! Ну Васка же! Вот ведь бессердечная скотина! Просыпайся, кому говорю! Там девочка распинается, рыдает, а он дрыхнет!
"Не глаза, а болото", - подумал Васка, - "и зачем я это все затеял, всю эту глупость, этот обет, гордость... посвящу жизнь служению храбрейшей... знал бы, кому служить собрался, разве я бы так поступил?"
Поступил бы. Гордость, будь она неладна...
– Девочка - это ты что ли, Ковь? У тебя глаза красные.
Ковь вспыхнула. Она всегда стыдилась своих слабостей, а слезы считала именно слабостью. Васка не мог не подколоть.
– Дяденька, тетенька, хватит миловаться! Заходите в комнату. Тетя-магичка, я даже тазик принесла и порошочек развела, как ты хотела.
– Ой, молодчинка!
– разулыбалась Ковь, не обратив внимания на легкую издевку, прозвучавшую в голосе русалочки, - Ну что стоишь, пошли, говорю! Ночью надо спать, а не девок портить.
И потащила Васку обратно. Тот, впрочем, не сопротивлялся. Хотел было сказать, что никаких девок он не портил, просто больно клопы в гостинице злые, грызут, гады, но промолчал. Кови ведь, в сущности, все равно.
Посреди комнаты теперь стоял табурет. На табурете стоял большой медный таз, до краев заполненный чем-то зеленым. Вкусно пахнуло полынью. Кирочка старалась держаться от таза подальше, забилась в самый угол.