Вася Чапаев
Шрифт:
Отец в дверях обернулся:
— Закусит, закусит, он ноне весь обед промечтал!
Проводив отца глазами, Вася двумя пальцами взял с тарелки верхний оладышек и благодарно улыбнулся Анисье, когда она опустила в его чашку два больших куска сахару.
В кухню вбежала худенькая девушка в белом переднике. На рябом лице озорно блестели большие серые глаза.
— А говорили, у Анисьи знакомых парней нет! Смотри, какого соколика чаями потчует! Ха-ха-ха-ха!
— Пустомеля ты, Шурка! — заворчала Анисья. — Это новый мальчонка у
Серые глаза погрустнели.
— Значит, ты «челночок» новый? А звать как?
Вася мучительно покраснел. Непрожеванный кусок лишил его возможности разговаривать.
Анисья пришла на выручку:
— Васей зовут. Не приставай ты, дай человеку спокойно поесть!
Но Вася уже оправился:
— А почему я «челночок»?
— Видал когда-нибудь, как бабы ткут? — вместо ответа спросила Шура.
— А-а, понял! Это значит туда-сюда бегать?
— Понятливый! — рассмеялась Шура. — Только я не с обиду тебе сказала. Я сама-то знаешь кто?
— Не знаю.
— Веретено! — рассыпалась звонким веселым смехом Шура.
— Горничная она, — объяснила Анисья.
В кухню вошел среднего роста щуплый парень. Не снимая шапки, вихляющей походкой подошел он к столу и уселся на лавке напротив Васи.
— Ух ты, да ах ты! Весяло у вас. Разрешите канпанию составить?
Шуру сразу как будто подменили. Она враждебно взглянула на парня.
— Не посиделки у нас тут, а вы нам не компания! — оборвала она и, повернувшись на каблуках, вылетела из кухни.
Парень выпучил на Васю злые желтые глаза. «Как у кота», — неприязненно сравнил Вася.
— А хороша тебе работка попалась! — подмигнул парень и заорал: — Кончай оладьи жрать! Пшел на двор!
Вася растерянно отодвинул недопитую чашку. Анисья придвинула ее к нему:
— Допей и поешь. Чего ж ты один только оладышек съел?.. Ох, Петр, ненавистный ты человек! Кому пожадовал, протри глаза-то!
Парень вскочил и многозначительно ухмыльнулся:
— Таровата ты, Анисья, чужим добром. К слову придется, обязательно похвалю хозяину твою доброту!
Вася встал.
— Спасибо, тетя Анисья, я наелся. — Щеки его горели, как нахлестанные. Обида, нанесенная вихлястым парнем, не была похожа на обычные обиды, которые Вася получал от взрослых и которые все мальчишки воспринимали как должное. В словах парня, в его ухмылке Вася чувствовал другое — чему еще не знал названия, но против чего гневно восставала его гордость.
Вася никогда не лез за словом в карман, и сейчас едкая насмешка готова была сорваться с языка, но... «Мука вся», — вспомнил Вася робкие глаза матери, неумелое балагурство отца и крепко стиснул зубы.
— Пошли! — приказал Петр и, пропустив Васю впереди себя, толкнул его в спину. — Иди, иди, шевелись!
— Вася, постой! — крикнула вбежавшая Шура. — Хозяйка велела, чтобы сегодня ты мне помогал.
Вася заметил, как Шура переглянулась с Анисьей и торжествующе посмотрела на Петра.
— А конюшню кто чистить
— Кто доселе чистил, тот и почистит, — нараспев ответила Шура и потащила Васю во двор.
На протянутых веревках висели яркие узорчатые ковры, которые Вася принял за одеяла.
— Да нет! — засмеялась Шура. — Это ковры турецкие! Тяжеленные — страсть! Пока дотащишь, все руки обломаешь!
Вася заволновался:
— Из Турции? А я знаю про Турцию...
Одно за другим в памяти вспыхнули названия: Баязет, Адрианополь, — и горячее воображение мальчика развернуло перед Шурой картину заморских городов, разостлало прямо на улицах такие же ковры, какие покачивались на веревках. На коврах, ноги калачиком, сидели носатые турки в красных фесках и курили длинные трубки. А неподалеку от них оборванные голодные болгары пели жалобные песни...
— Ой ты! — испугалась Шура. — Заговорились мы с тобой, а дело стоит!
Во дворе раздалась словно пушечная пальба, так по крайней мере казалось Васе, когда они с Шурой плетеными лопаточками начали лупить по коврам.
— А ты потом доскажешь про турок?.. Хорошо рассказываешь, так бы сидела и слушала.
— Ладно! — обещал польщенный Вася.
Потом они кряхтя втаскивали ковры в дом. Некоторые вешали на стены, другие раскатывали по полу.
В комнатах запахло зимним снежным воздухом. Вдоль стен выстроились раскоряченные кресла, обитые бордовым плюшем. Между ними на высоких тумбочках стояли ветвистые подсвечники, держали их золотые мальчонки нагишом, только пузо у них было перевязано то ли платком, то ли полотенцем...
Шурочка повертелась перед большим, до самого полу, зеркалом в раме из золотых цветов и яблок и убежала в другую комнату. Вася тоже подошел к зеркалу. Он никогда не задумывался над своей внешностью. В темный осколок, бывший у них дома, Вася заглядывал только в случае появления нового синяка под глазом или на лбу.
В непонятной глубине большого зеркала перед Васей стоял невысокий тщедушный мальчишка, в линялой ситцевой рубахе и домотканых штанах. Кое-как откромсанные отцом вихры завивались баранками в разные стороны. Недовольно надутые пухлые губы, аккуратненький нос и нежный румянец на щеках ужасно не понравились Васе. «Правду тетка на пароходе сказала, и впрямь на девчонку похож». Хмуроватые глаза критически рассматривали Васю из-под темных, прямых, сросшихся над переносицей бровей.
«Не, брови не девчачьи...» — обрадовался Вася и дружелюбно кивнул улыбавшемуся отражению.
— Сам с собой здороваешься? — Сзади своего отражения Вася увидел толстую старуху в господском черном платье, расшитом блестящей тесьмой, а на голове у старухи была повязанная по-деревенски синяя косынка в черную горошинку.
Вася повернулся:
— Я не здоровался, я на себя смотрел... Я тут в мальчиках!
Старуха чуть-чуть улыбнулась:
— А я тут в хозяйках... Как тебя зовут?