Вася-василиск
Шрифт:
— Ты, что, Матвеевна, издеваться надо мной удумала? — он выплюнул окурок и зло растер его каблуком. — Ты что мне подсунуть пытаешься? Я этого ангела два месяца назад видел, когда тещу хоронил. Он, правда, вместо лопаты лиру держал. А я-то, дурак, уже в районную газету позвонил. Рассказал, какой самородок у нас в Нижнем Кривино образовался. Скульптор золотые руки, хоть музей открывай. Про тебя, между прочим, рассказал. А они обрадовались. Обещали через два дня корреспондента прислать, материал на первую полосу сделать. И он ведь приедет, мать его, корреспондент этот. А
— А кто тебя за язык тянул! — вспылила Матвеевна. — Ты звонил, вот ты что хошь, то и показывай. А я без ваших музеев свой век прожила, и дальше не пропаду.
— А кроме себя ты о чем-либо думаешь? Эх… — председатель вдруг махнул рукой и обреченно пошел прочь. А уже выходя в калитку, обернулся и крикнул, как камнем кинул. — Готовься, Анна Матвеевна. Запускаем план номер два. Завтрема петуха изымать будем.
— Через мой труп изымайте, — прошипела в ответ Матвеевна. — Будет тебе, кровопийца, материал на первую полосу!
Васенька, умница, сразу понял, что от него требуется. Всего пара часов понадобилась, чтобы натаскать его на команду «Зырь!». Зырь — и под Васиным внимательным взглядом падает на землю полосатый камешек, бывший только что колорадским жуком. Зырь — зеленая гусеница на капустном кочне, каменея, вытягивается в судороге. Зырь — драная соседская кошка, не дожидаясь исполнения команды, с воем взлетает за забор — умная сволочь! И быстрая.
— Молодец, Васенька, — Матвеевна погладила шипастый гребешок. — А теперь пойдем, самое трудное осталось.
Она не спеша помылась, надела лучшее платье и не ношенные парадные туфли. Купленные в далекой молодости туфли хищно впились в отекшие ноги, словно отыгрываясь и за свою несчастливую долю: на свадьбу береглись, а сгодились на похороны. Ну, ничего, ей в них не гулять. Матвеевна присела на дорожку, махнула рюмочку и, поманив за собой Васю, вышла во двор. Там взгромоздилась на чурку для колки дров, приосанилась и, коротко ткнув себя в грудь, скомандовала:
— Вася, зырь!
Глава 7,
в которой петух во всей красе проявляет свой сволочной характер, а его хозяйка получает ответственное задание от самого господа-бога
Вася скорбно глянул и поковылял к сараю.
— Вася! Василий, подлец! Иди сюда, кому сказано!
Но Василий в ответ озабоченно поцарапал землю и склонился, выискивая червяков.
— Ну, погоди, мерзавец. Щас я тебя!
Анна Матвеевна, кряхтя, слезла с постамента, подняла полено, забралась обратно и отработанным движением швырнула его в петуха. Торопливо приосанилась, и, притянув за короткие хвостики приличествующие случаю мысли — вот и все, мол, пожила и хватит, прощайте люди добрые — замерла. Но Вася лишь пренебрежительно отскочил от полена и снова вернулся к червякам. И больше, как Матвеевна не звала, не кричала, в ее сторону даже головы не повернул, словно напала на него внезапная и непроницаемая глухота. Зато на призывы откликнулся вездесущий Ссыка.
— О чем крик, Матвеевна? С чурбана не слезть или вешаться удумала? Могу помочь и в том, и в другом, только
Анна Матвеевна оглянулась на поленицу — далеко, не достать — замахнулась кулаком:
— Уйди, Ссыка, не доводи до греха!
Вася, уловив злые нотки в голосе хозяйки, бросил копаться в земле, подскочил к забору и внимательно уставился на беззаботно скалящегося Ссыку. Точь-в-точь сторожевая собака, готовая вцепиться в горло чужаку: гребень торчком, хвост в струнку. Матвеевна помертвела.
— Ссыкочка, родненький, уйди. Домой ступай, пока лиха не вышло.
Вася удивленно оглянулся на Матвеевну, не шутит ли? А Ссыка по врожденной дурости в этой негаданной нежности не углядел ничего странного. Он облокотился о забор и, сплюнув через губу подсолнуховую шелушку, продолжил:
— Я тебе и веревку могу дать. И даже мыла для такого дела не пожалею. Скользнешь к богу в гости, как по маслицу.
С высоты чурбана Матвеевне было хорошо видно, как напрягся Вася. Чешуя на загривке встала дыбом, задрожал хвост, пересыпая влажную вечернюю тишину сухим нервным треском.
— Вася, не тронь — свои, — беспомощно просипела она.
— Да какие мы тебе свои, ведьма старая! — осклабился Ссыка. — Волки в лесу тебе свои.
Матвеевна ахнула. Вася бросился на забор. Бросился, как собака, грудью, выставив вперед стальные шпоры и нацелившись точеным клювом в Ссыкин белесый глаз. Ссыка отшатнулся. Вася с жестяным звоном брякнулся о прогнившие заборные доски и тяжело рухнул на землю, осыпая себя щепой и облупившейся краской.
— Ептать! — просипел посиневшими губами Ссыка. — Ну и петух у тебя, мать! Зверюга! Его б на лесозаготовки зэков охранять — цены бы не было.
— На куда его бы? — насторожилась Анна Матвеевна.
— Да ты не слыхала, что ль? Вся деревня уже неделю гудит. На Заячьем холме лесоповал организовали, а валят зэки. Бабы ноют, что черники в этом году им не видать.
Понимание, что пустомеля Ссыка подсказал ей единственно верный выход из положения, пришло к Матвеевне не сразу. Сперва она слезла с чурки (какой смысл на ней торчать, коли Вася объявил забастовку!), поужинала, раз умереть не довелось, а после до самой ночи распекала взбунтовавшегося петуха.
— Ты чего, дурень, меня не послушался? Я все одно со дня на день помру, пора уже. Только если раньше отошла бы на тот свет с чистой совестью, то теперь у меня на эту роскошь денег нет. Да и желания кормить на собственных поминках этих сволочей, односельчан моих, тоже нету. Всех бы поубивала с председателем во главе, — этих слов она сама вдруг пугалась и торопилась внести ясность. — Нет, ты меня не пойми неправильно. Не то, чтобы пошла и убила, а, как тебе сказать…, видеть их всех не хочу. Да. Ни сейчас, ни после смерти. Ироды! — Она помолчала минутку, ухватывая ниточку разговора за кончик, и продолжила. — А кабы ты меня заморозил, была б я сама себе и могилка, и памятничек, понимаешь? К тому же, никому никаких хлопот: сама себя обмыла, сама себя помянула, сама за себя рюмочку опрокинула. Красота, ей богу. И чего ты, дурень, меня не послушался. Я ведь все одно со дня на день…