Васюган — река удачи
Шрифт:
Бульдозерист Сергей Силантьев бежал в балок, доставал из-под кровати тозовку. Целился в кедровку долго, почти всегда мазал, и повариха Раиса потешалась над парнем:
— Эх ты! Тебе в бульдозер с трех шагов не попасть.
— Молчи, Раюха-краюха! А то задам тебе я сегодня баню!
— Девчонки тебя даже к балку нашему не подпустят.
— В трубу залечу — я такой.
— Твой кулачина в трубу не пролезет, не то что сам.
Силантьев забыл о кедровках. Рая радовалась: заговорила бульдозериста. Зачем убивать кедровок, птицы пользу приносят.
Сергей
— Серега, отгадай: что такое нечистая сила?
— Ее нет. Они только в сказках.
— Как нет?! Нечистая сила — неумытый Силантьев.
— Ну вас к шутам, — отмахивался парень и шел к умывальнику.
Рая, проходя мимо, вскидывала густые ресницы, улыбалась, отчего ямочки на щеках делались еще глубже и округлее. Ей не хотелось уходить от парня. Стояла и крошила сухую былинку. Бульдозерист умылся, направился к балку. Девушка чуть-чуть придержала его за локоть, спросила:
— Ты откуда прилетел на Север?
— Мичуринск слышала? Я там покупаю яблоки по рублю ведро. В Стрежевом залетным ловкачам по десятке за кило помидоров выкладываю. Это разве дело?
— Уезжал бы на родину.
— Зачем?! Нарым мне по душе и по карману… да и причина есть, почему я тут.
— Какая, если не секрет?
Много, Раюха, будешь знать, скоро старухой сделаешься… Ты помнишь свой первый день приезда сюда?
Забыла что-то, — усмехнулась повариха. — Я же здешняя.
— А-а-а… А мне хорошо помнится тот день. Приземлился, пошел в деревянный аэропортик. Какой-то бородач долбанул по плечу.
— Здорово, кирюха! — сказал борода.
— Привет, коль не шутишь
— По портрету вижу: бич… работенку калымную ищешь.
— Ты телепат или придурок? Шустряк какой: по лицам о желании угадываешь.
Слово за слово. Разговорились. Три года отработал я в горячем цехе, сталь варил. Для закалки души и тела прикатил в холодный цех — нарымский край… Что это я разоткровенничался с тобой, Рая?
— Раз начал — рассказывай о своем первом дне. Чем же он был примечателен?
— Он так засел в моей башке, что теперь этот сгусток памяти ни за что не вытравит время… Моего нового знакомого звали Ярославом. О себе он помалкивал, меня пытал. Борода у него была — в беремя не заберешь. Ярослав прятал в нее слова, она от них точно косматилась и разбухала. Что-то долго мне втолковывал, я долго не мог уяснить — что. Думал о том, зачем приехал в Томскую область. От мыслей сделалось на душе жарко. Испугался, что выболтаю бородачу тайну. Зубы крепче сжал, кончик языка прикусил, глаза зажмурил — исчезло бородатое видение. Пошли в зал, заставленный чемоданами, рюкзаками, забитый людьми. На улице пуржило. Так гудело, выло, улюлюкало, точно ведьмы в белом отплясывали дикий танец. Слушал пургу и уносился в мыслях далеко-далеко.
— Почему ты молчишь? — рассердился тогда Ярослав. — На вопросы мои не отвечаешь?
— Ты разве их задаешь?
Буровик
— Ярослав, ты северянин? Долго дырки в земле сверлишь?.. Натыкаетесь на что-нибудь?
— Скажи, Серега, честно: ведь ты ищешь работу?
— Угадал. Коплю сразу на «Волгу», кооперативную квартиру и на жену. Отхвачу какую-нибудь кандидатшу паук нестарую. Триста рэ в месяц — не мал золотник… Шучу, борода.
— Сергей! Дубина! Неужели ты веришь в любовь?
— Верю не верю — не твоя забота. Любовь — вещь неосязаемая. Она в груди и имеет форму сердца… Каждому она дана. Слышишь ты, борода, каждому. Ухвати! Без любви человек нищий… О чем мы с тобой толкуем? Ведь ты не понимаешь меня… Послушай, зачем ты торчишь в порту?
— В Пензу лечу. Северу ручкой делаю. Прощаюсь с ним.
— Вот те раз! А зовешь в свою бригаду. Сейчас порву твою записку к какому-то Сейфуллину. Сам устроюсь, если захочу.
Прилетел — пурги не было. Теперь за окнами колобродил такой ветрище, просто — ах! Интересно было видеть такое ожесточение ветра и снега. Рая, я уважаю любую силу, пусть в человеке или природе. Помнится, сказал я тогда Ярославу: «Тебя сегодня не унесут крылья». Экспромт ему выдал:
Крылья иметь За плечами охота — Свои, а не Аэрофлота…— Борода, — сказал я беглецу с Севера, — мне сегодня же надо попасть в Таежное. Сколько до него километров? Всего-то восемь?! Вот здорово! Поставь меня лицом к нему, только точно до градуса. Не бойся, не заблужусь. Или пойду сейчас шофера какого-нибудь уговорю. Суну в лапы четвертак — баранку в бараний рог согнет.
Ярослав поинтересовался:
У тебя в Таежном родия или любовь?
— Угадал. Иду к девушке. Дурак был, поссорился когда-то с ней… уехала… вот теперь расхлебываюсь за глупость… Нет, больше ни слова не скажу…
Борода тоже проговорился: уезжал с Севера из-за женщины. Не знаю, может, и верно поступал. Ведь есть женщины, от которых надо бежать без оглядки. Я сначала хотел рассказать буровику о своей любви, о сложностях наших отношений. Но не стал открывать душу.
— Где же, Сережа, сейчас твоя любовь?
— Там же — в Таежном. Напрасно летел к ней… Спросил шофера, который вез меня в поселок: знает ли он Нину Королеву? Он округлил голубые глаза: «Как же Нинку. не знать?! Мой братень на ней женат. Только теперь она Евстигнеева».
— Давно ли свадьбу сыграли?
— Не очень. Голова еще толком в поправку не вошла.
— Слушай, браток, — сказал я тогда шоферу, — поворачивай оглобли… я бумажник забыл в гостинице…
— Мочи нет жить неподалеку от Нины… жить и мучиться…
— Уезжал бы к своим яблокам в Мичуринск.