Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
Облачившись в золоченые ризы, отец Бенедикт приступил к службе, как делал уже каждое утро на протяжении двадцати пяти лет…
– О, Патер Ностер… – уста немолодого прелата сами собой произносили слова молитвы – звучно и вместе с тем как-то по-домашнему уютно, да ведь здесь, в этой обители, и не могло быть как-то по-другому, ведь Святыня – Моренетта, Смуглянка – считалась всеми родной. Впрочем, нет, не считалась – являлась таковою! Была!
Ах, как запели отроки! Голоса звонкие, словно весенние ручейки… поют этак слаженно, чисто. В том, конечно, большая заслуга брата Августина, человека строгого, но с большим и добрым сердцем.
В отличие от своего старшего брата, Матиас непослушен, неусидчив, матери – вдове Альмеде, свободной крестьянке – трудно с ним, да и брату Августину нелегко. Да уж, у хормейстера непосед много, за каждым глаз да глаз – зато как потом славно выходит! Не песнопения, а благодать Божья.
– А-а-а-ве Марии-и-и-я-а-а-а-а…
По окончанию службы Матиас, нетерпеливо грызя ногти, дожидался аббата у церковных врат.
– Ой! Святой отец! Как вы незаметно подошли.
– Ногти не грызи, вьюнош. Не то уж придется наложить на тебя епитимью.
– Ой, святой отец, а и сам не понимаю, как это так получается, что руки будто сами собой ко рту лезут?
Настоятель спускался по лестнице быстро, и Матиас едва за ним поспевал, даже запыхался немного, но к притвору, неучтиво опередив отца Бенедикта, подскочил первым, дернулся в дверь, оглянулся:
– Вот видите, святой отец – закрыто.
– Вижу, что закрыто, – побарабанив в дверь кулаками, аббат безуспешно попытался толкнуть дубовые створки вовнутрь и покачал головой. – Однако!
Внимательно оглядев дверь, отец Бенедикт неожиданно хмыкнул:
– Может, отсырела? Или, наоборот, рассохлась? А братец твой к кастеляну пошел – доложить. Там-то мы его и отыщем, ежели раньше не подойдет…
– Ого! Вот так дела, святой отче! – подпрыгнув, Матиас достал ладонями притолочину. – А дверь-то заклинена. Там скобы!
– Какие еще скобы? – недоверчиво переспросил аббат. – Ты сможешь их достать? Хотя нет – лучше беги за лестницей. И позови кого-нибудь. Да хоть отца кастеляна. И… больше никого пока не зови!
Отец Амврозий, кастелян – сутулый и худой, как высохший на солнце тростник – явился быстро, его келья находилась рядом, лишь только подняться. Лестницу он притащил с помощью Матиаса, ведь парнишка сразу же сказал, что отец настоятель велел никого больше не звать.
– Давай, отроче, лезь, – аббат ободряюще улыбнулся. – Погляди, можно ли вытащить скобы.
– Можно! – взлетев по лестнице вверх, бодро оглянулся мальчишка. – Их просто засунули, не забивали. Я вытащу?
– Давай.
Сунув скобы в рот – а больше некуда, карманов нету – Матиас спустился и помог отцу кастеляну убрать лестницу, после чего дверь легко отворилась… Хотя нет! Не так уж и легко… что-то там, внутри, мешало…
– А ну-ка… – несмотря на возраст, аббат все же был посильнее, и, навалившись плечом, толкнул
Та, наконец, поддалась, а внутри, в притворе, явно что-то сдвинулось…
– О, Пресвятая Дева!
Едва войдя, отец Бенедикт удивленно округлил глаза и перекрестился, чуть было не споткнувшись о лежащее поперек притвора тело в черной рясе послушника.
– Алехо! Брат! – Матиас бросился на колени и затряс несчастного изо всех сил. – Алехо! Алехо! Вставай, братец, не спи! Ой… что это?
– Это кровь, отроче, – наклонившись, тихо произнес настоятель. – А ну-ка, брате Амврозий, перевернем его… Ага… Господи Иисусе!!! Это кто ж его так?!
Перевернув послушника на спину, все трое в ужасе отпрянули: горло убитого – именно так, убитого! – казалось, перегрыз какой-то крупный зверь, волк или даже медведь, и целой лужи крови, в которой лежал бедолага, монахи поначалу не заметили в полутьме, и вот только сейчас едва не поскользнулись.
– Братец мой… брат… – тихо заплакал Матиас.
– Да-а-а… – отец Амврозий скорбно покачал головой. – Это уж точно не зверь… Дело рук человеческих? И кому же могло понадобиться убивать простого послушника? И зачем?
– Я вижу, зачем, – голос аббата внезапно осел, сделавшись глухим, замогильным, как бывает, когда одно горе перекрывается другим, еще более страшным. – Гляньте-ка… Моренетта…
– Что-что? Моренетта? – кастелян оторвал взгляд от трупа. – Ой… Да ее же нет!
– Выкрали! – перестав рыдать, закусил губу Матиас. – И брата моего убили… он, видать, защищал нашу Смуглянку… да не смог.
Мальчик снова заплакал, и отец Бенедикт ласково погладил его по голове, утешая… А сам думал – не мог не думать – о страшном. О том, что случилось…
Господи, ну, как же так?
Монастырь располагался на небольшом плато, и узкая, вымощенная камнями дорога, спустившись с горного кряжа вниз, вновь забиралась к мощным воротам обители, взять которую представлялось не столь уж простым делом даже самому опытному и сильному врагу. Над серыми скалами, возвышавшимися над монастырскими стенами, словно застывшие во время сурового шторма океанские волны, клубился белый, густой, как плохо сваренный кисель, туман, длинные языки его, медленно сползая в долину, таяли в жарких лучах солнца.
На просторном дворе обители – у гостевого дома, у церкви, близ трапезной – скопилось большое количество самого разнообразного народу: не только послушники и монахи, но крестьяне, мастеровые и какие-то – судя по виду – приказчики или купцы. Паломники – кого только средь них не было, ведь каждый житель округи считал своим долгом хотя бы раз в год навестить Смуглянку, поклониться, поведать о своих горестях-радостях, испросить свою толику удачи и счастья. А уж на это Моренетта была щедра!
– Можете располагаться в гостевом доме, друзья, – у самых ворот новых пилигримов радушно встретил послушник – молодой краснощекий парень, косая сажень в плечах. – Ни за что платить не надо, трапеза – тоже бесплатная, только обратите внимание – здесь везде кружки для подаяний висят, так что – уж сколько сможете. А вот с Моренеттой придется пару дней обождать – притвор пока закрыт, в часовне кое-что обвалилось, ремонт идет. Нет, нет, помогать не надо, мы сами справимся. Да не расстраивайтесь, попадете к Смуглянке, народу-то сейчас мало, все ж таки – вторник. А вот в субботу и в воскресенье было – не протолкнуться, а очередь к Смуглянке растянулась почти до самых гор!