Ватутин
Шрифт:
У Переяслава Днепр широк и глубок Переправляться здесь оказалось нелегко. Если в первые часы еще можно было пользоваться подручными средствами, то для переправы основных сил армии, танков и машин необходимы были мосты.
Ватутин придавал огромное значение постройке надежного моста, и такой мост построили под огнем противника, и по нему пошли танки, которые тут же вступили в бой, расширяя занятый плацдарм.
А несколько севернее передовых отрядов генерала Рыбалко через Днепр переправились танкисты генерала Москаленко и также завязали
Смелые и решительные действия танкистов значительно облегчали начало переправы главных сил.
Гитлеровцы поняли, что допустили большую оплошность, и навстречу нашим частям, форсировавшим Днепр, двинули крупные танковые соединения и моторизованные войска.
Чтобы прервать переброску через Днепр наших войск, фашистские самолеты днем и ночью бомбили переправы. Над рекой стоял вой бомбардировщиков, грохот взрывающихся бомб; вода кипящими гейзерами взлетала кверху и оседала каскадами брызг.
Навстречу вражеским бомбардировщикам вылетели паши истребители, и в воздухе завязалось многочасовое непрерывное сражение.
Особенно ожесточенные бои развернулись около Великого Букрина, где советским войскам удалось занять значительный плацдарм. Чтобы ликвидировать его, немцы направили сюда и авиацию, и новую резервную танковую дивизию, и еще две пехотные дивизии…
Севернее Киева за подступы к нему успешно боролись войска генерала Черняховского, мечта которого в конце концов сбылась: Ставка разрешила ему участвовать в битье за Киев.
Заняв приднепровские городки, группы разведчиков Черняховского начали переправляться через Днепр, с боем захватили клочки береговой полосы — где рощицу, где песчаную косу, где каменистую гряду — и, утвердившись на них, шаг за шагом отвоевывали землю правобережья.
Но гитлеровцы были уверены, что советские войска нанесут свой главный удар не здесь, а южнее Киева. Туда фельдмаршал Манштейн и направлял все новые и новые соединения, ослабляя другие участки фронта.
Так начиналась битва за Киев, начиналась великая переправа через Днепр, еще раз прославившая доблесть советского солдата.
Ватутин, командующий армией и с ними подполковник Федоренко и его замполит, майор Корнев, шли берегом.
Уже более часа назад Ватутин отдал последнее распоряжение, но возвращаться с берега Днепра на командный пункт ему не хотелось.
Наступили ответственные минуты боя. Если войскам не удастся закрепиться на том берегу, это уже поражение, которое потребует новых усилий и жертв…
Ватутин искоса поглядывал на Корнева. Тот шагал неловко — приподняв плечи и напряженно вглядываясь в темноту. И трудно было представить себе, что этот сутуловатый, немолодой и неуверенно двигающийся в сумраке человек только что просил разрешить ему переправиться на ту сторону на первой же партии лодок и плотов. Ватутин не разрешил. В ответ Корнев только молча приложил руку к козырьку. Но было видно, что отказ огорчил и обидел
В эту ночь в полку Федоренко вступили в партию двести семьдесят бойцов и офицеров. Уже стало славной традицией, что перед ответственным боем поток заявлений с просьбой о приеме в партию увеличивается.
Ватутин знал, что полк Федоренко идет в новое сражение, знал, что это очень трудно, но понимал, что предоставить войскам отдых не может. Если руку, занесенную для удара, остановить, удар потеряет силу.
Прислушиваясь к движению на берегу, к негромкой команде офицеров, к сдержанному говору солдат, что вязали плоты или подтаскивали к воде ящики с патронами, минометы, мины, пулеметы, он с волнением ждал минуты, когда первый отряд двинется через Днепр.
В темноте за кустами тюкал топор, трещали сучья, скрипел под тяжелыми сапогами песок. Бледный свет вражеских ракет путался в ветвях, застревал в них, не проникая в глубину.
— Ух, курить до дьявола хочется! — сказал чей-го хрипловатый голос за кустами. — Товарищ старший, можно… в рукав?
— Ни, друже, подожди трохи, а то пулю в рот получишь.
— А я ее проглочу! — ответил солдат.
В кустах засмеялись.
Ватутину показался знакомым голос человека, которого называли старшим. Где он его слышал?.. Ах да, там, на дороге, у сожженной хаты. Петро Дробот… И Ватутин остановился, прислушиваясь.
— У, хвороба тебе в печенку! — вдруг выругался кто-то, возившийся у самой воды. — Шо ты мене толкаешь? Обережно! Хиба тут лужа? Тут Днипро, чи ты не бачишь!..
— Бачу! Бачу! — передразнил сердитый голос. — Ни черта я не бачу!.. Заноси правей, правей заноси, говорю… Руби сучья!
Застучали топоры.
— Покурить бы! — опять протянул тот же хрипловатый голос. — Товарищ старший сержант, я же в рукав… Хотите, наземь лягу?.. Только затянуться разок! Душа ноет.
— А ты заховай свою душу, друже!
— Не могу… Терпения нет!
В кустах чиркнула спичка.
В ту же секунду послышался короткий мягкий удар — очевидно, кто-то выбил спичку из руки, и она мгновенно погасла. Раздался взрыв возмущенных голосов, но их перекрыл голос старшего сержанта:
— Та ты разумиешь, що ты робишь, Яхлаков?! У тебя разум есть?
— Есть, — буркнул Яхлаков. — Самому хватит и другим останется…
— Тю, разум! — крикнул еще один голос. — Не голова у него, а гарбуз!
— Надо лейтенанту доложить!
— Чего докладывать! Всыпать ему, и все!
— А вы не грозитесь, не боюсь!.. Дальше переднего края не пошлют…
— То правда, що не пошлють, — сказал старший сержант Петро Дробот. — А як пошлють, то ми вас з собою не визьмемо.
От презрения он даже перешел с Яхлаковым на «вы».
— Куда это не возьмете?
— А на той берег… Доверия у нас к вам нема. Разумиете?
— Правильно, товарищ старший сержант! Пусть катится к филькиному дядьке…
— Отправить его отсюда подальше. Трус он!