Вавилонская башня
Шрифт:
Ради этой тишины через лес протянули несколько километров персональной бетонки – до самого Приморского шоссе. А чтобы надёжнее обеспечить «папе» уединение и покой, пару гектаров соснового бора огородили колючей проволокой, подключённой к системе «Кактус». До смерти не убьёт, но впечатлит на всю оставшуюся жизнь.
Надо же Семёну Петровичу хорошенько отдохнуть, надо же ему набраться сил перед баталиями в Законодательном собрании и иными делами, ещё более важными?
Обязательно надо.
Особенно перед делами вроде сегодняшних, намеченных на поздний вечер и ночь…
Нынче Семён Петрович тоже улёгся только под утро, а посему позволил себе встать не особенно рано,
Сразу после сна есть ему никогда не хотелось. Помнится, в школе их в обязательном порядке пичкали горячими завтраками. И тоже выдавали это издевательство за какой-то, мать его, показатель. Может, потому-то Семён Петрович только до седьмого класса и смог дотерпеть?.. Ну что ж, теперь он был сам себе голова. Никто не решал за него, как ему завтракать. Размяв вилкой желтоватый кусок сметаны на рассыпчатых пластинах творога, он запил получившуюся благодать кофе по-бедуински (турку подшлёпывали ладонью ровно четыре раза, не больше и не меньше, – так он любил), заел свежей хурмой… Посидел немного, глядя в окно, потом облачился в любимую шубу из чернобурой лисы и вышел наружу.
Сюда не докатывалось пагубное влияние дымки, которую Семён Петрович про себя числил ещё одним сомнительным благом урбанизации. В карельском лесу царила вполне нормальная зима с пушистым снегом и крепеньким, градусов на пятнадцать, морозцем. Сейчас небо было ясное, но холодный фронт протащил перед собой изрядную полосу тумана, осевшего густым инеем куда только можно, и деревья с кустами стояли выкованные из серебра.
Семён Петрович предпочёл бы любоваться этой красотой сквозь двухкамерный стеклопакет, но врач настаивал на каждодневных прогулках, а врачей надобно слушать. Заботливо расчищенная дорожка петляла по личному хомяковскому сосняку. Под тёплыми белыми валеночками поскрипывал снег, и Семёну Петровичу вспоминался прошлый год в Оренбурге. В честь сходняка местные люди нормальные «заблатовали вертушку» – и махнули в казахские степи пошмалять из автомата Калашникова по всему, что шевелилось в ярких лучах прожекторов… Вислые щёки депутата, зарумянившиеся от морозца, шевельнула лёгкая улыбка. Не придётся ли ему ностальгически вспоминать ту охоту, да и нынешнюю прогулку по карельской зиме, где-нибудь в беломраморном дворце над Тибром, в промежутке между гладиаторскими боями и вечерним праздничным пиром?..
Позади него, метрах в двадцати пяти, ненавязчиво присутствовала охрана, а в сторонке, между деревьями, прямо по сугробам хаотически блуждал Вольтанутый. Иногда Семён Петрович серьёзно задумывался, не косит ли этот человек под юродивого, больно уж осмысленные и зоркие делались у него временами глаза. Однако обманщик уже давно хоть на чём-нибудь, а попался бы. Хомяков в людях понимал, его было нелегко провести. Но Вольтанутый не попадался, и «папу» брали сомнения. Стал бы мужик в здравом уме так вот шастать туда-сюда с полными ботинками снега, якобы собирая грибы. И прикид свой стрёмный махнуть на лепиху нормальную так и не пожелал… Нет, всё-таки больной он. С тараканом в башке. Ну и хрен с ним, не важно. Важно то, что понта от него немерено. Вспомнив в очередной раз ресторанные сетования чекиста о научных непонятках вокруг «Гипертеха», Семён Петрович вновь улыбнулся, на сей раз с жалостью и презрением. «Так вам и надо, февральские. Не умеете вы с кадрами работать. А кадры, они, как мой дедушка Константин Алексеевич любил повторять, решают всё…»
Они и решали. Ведь самое главное в нашем деле что? Оперативность. Как только из дыры появляется подходящий терпила безответный, надо сразу брать его на гоп-стоп и, не дожидаясь, Господи упаси, приезда отморозков «красноголовых», шмелём делать
Вспомнив, как на прошлой неделе из дыры с рёвом вылетел саблезубый тигр и следом нарисовался десяток здоровенных волосатых мужиков с дубинами, Семён Петрович вздрогнул и, поёжившись, глубже натянул на щёки ушанку.
Сегодняшний промысел требовал должного психического настроя. Лучше думать о том, как на другой же день после тигра хомяковским подручным удалось заштопорить бобра в таком крутом прикиде, что с одного тюрбана набрался полный стакан разноцветных сверкальцев. Не говоря уже о драгоценном клинке с весёленькой надписью на древнеарабском: «Клянусь, смерть, я то зеркало, в которое будут смотреться враги». Мама дорогая, как он размахивал этим клинком, тараща безумные глаза, пока не ткнулся мордой в асфальт…
Между тем тропинка отсчитывала терапевтические повороты, и Семён Петрович почувствовал интенсивное выделение желудочного сока. Вздохнув, он свернул к полянке, где для него уже было установлено плетёное кресло, а между двумя костерками метался повар в безупречном колпаке. На одном костерке жарилась диетическая курочка для «папы». На другом – бастурма из говядины, оттаявшей только в маринаде. Для окружающих.
У каждого есть свои маленькие слабости, которым не грех потакать. Семён Петрович любил обедать вот так, по-походному, заедая курочку салатом из свежих овощей. Если бы не предстоявший вскорости выезд, он бы ещё опрокинул кружечку имбирного пивка сорта lager, которое он в шутку называл «лагерным». Однако перед работой, как и за рулём, алкоголя он себе не позволял. Ни единого грамма.
Неспешно макая сочные куски в соус, Хомяков внезапно заметил, что Вольтанутый ничего не ест, и, поманив его к себе, выломал румяный окорочок:
– На, убогий, подхарчись.
– Не. – Блаженный тут же заулыбался и, указав на догоравший костерок, доверительным шёпотом сообщил: – Дормидонтыч гриб жарить будет. Только вон тому не говори…
И, прижав указательный палец к губам, повёл взглядом на повара.
Губы у него были вконец запаршивевшие, покрытые в уголках белым налётом.
Семёну Петровичу на миг вспомнилась зона, и в глазах его даже мелькнуло что-то похожее на человеческое…
Но только мелькнуло. Он деловым тоном поинтересовался:
– А почему дымка в лес не заходит? Или тебе её здесь не видно?
Вместо ответа Вольтанутый вдруг вскрикнул:
– Дормидонтыч всё видит! – Метнувшись к краю поляны, он что-то выхватил из сугроба и через минуту вернулся с обломком сосульки, который, по-видимому, принимал за подосиновик. Снова улыбнулся и поведал так, словно разговор вовсе не прерывался: – Дымка там, где люди. Там, где хорошо, там дымки нет… – И, снова заверив: – Дормидонтыч дымку видит! – принялся насаживать «гриб» на ветку.
«Может, в самом деле зажарит?» – невольно подумалось Хомякову.
Примерно через час, уже в сумерках раннего зимнего вечера, массивные железные ворота в высокой бетонной ограде отъехали в сторону, выпуская колонну из трёх лоснящихся «Мерседесов».
В ведущем, «шестисотом», на командирском месте рядом с водителем сидел Дормидонтыч и приветливо помахивал ладошкой проносившимся за двойными стёклами ёлкам. Семён Петрович держал в свободной руке японскую рацию и от нечего делать изводил ведомые машины проверками связи. Уже на подъезде к Питеру, где-то в Ольгине, Вольтанутый вдруг замахал руками и почему-то радостно сообщил: