Вблизи Софии
Шрифт:
Что мог сказать Тошков Лиляне? Наверно, затевает что-нибудь против Младена и Евтимова. Но неужели Младен не сумеет постоять за себя? Он и сам говорил, как трудно ему приходится. Однако в последний раз, когда она его видела, он с увлечением рассказывал о стройке и ни разу не вспомнил, что когда-то собирался уехать. Нет, невозможно, чтобы строительство не увлекло его! Наверно, все время думает об этой надменной красавице и из-за нее допускает ошибки, а вовсе не оттого, что он не способен справиться…
Девушка перешла площадь. Потянуло холодом. Ольга плотнее запахнула
А Лиляна? Неужели она так и поедет в этом красном жакете и открытых лодочках? Конечно, она хороша. Кто это сегодня о Лиляне сказал, что она «интересная и декоративная»? Так вот какой у Младена вкус!
«А что мне за дело до его вкуса? Нравится ему Лиляна — так и пусть». Ольга постаралась себе внушить, что Рони пришелся ей по душе. Когда он позвонит, она пойдет с ним куда-нибудь — потанцуют, повеселятся. А почему только Рони? Столько знакомых приглашали ее провести вместе вечер, а она всегда отказывалась. Какая она была глупая-глупая!
Она не поедет завтра. Попросит, чтобы ее заменил кто-нибудь другой. Да нет, ерунда все это, девичья истерика! Откладывать нельзя. Еще подумают, чего доброго, будто она испугалась своих ошибок. Надо ехать, выяснить, почему Евтимов остановил работы в забое, почему все против него. Ведь его даже обвиняют в саботаже.
Завтра она едет! Водохранилище — это ведь не только Младен…
15
Три дня назад случился новый обвал. Обошлось без жертв, но несколько часов люди были отрезаны в забое, и теперь многие боялись входить в туннель.
Траян решил по крайней мере месяца два не вести проходку, пока не закончат подготовительные работы. За это время надо расширить площадку для погрузки породы, отремонтировать рельсовый путь, устроить в туннеле разъезды, увеличить число вагонеток и дрезин, капитально отремонтировать неисправные, наладить и электрическое хозяйство и, что важнее всего, расширить и забетонировать свод и стены туннеля по крайней мере метров на пятьдесят от забоя. Только тогда можно снова продолжать проходку широким фронтом.
Проходчики поддержали эту реорганизацию. Но Тошков был против. За несколько дней нельзя было добиться заметных сдвигов, тем более, что снабжение материалами все еще не наладилось. Тошков воспользовался этим и заявил, что они не могут идти на «сомнительные эксперименты», когда не выполнено и двух процентов плана. Работы в забое возобновились, опять началась «погоня за метрами». Тогда-то и произошел последний обвал. И снова все остановилось.
Главный инженер колебался. Он был согласен с доводами Евтимова, но в то же время опасался, что, если полностью прекратят проходку, выполнение плана задержится еще на два месяца. К тому же у него не было уверенности, сможет ли потом Евтимов наверстать упущенное.
В управлении
У самого входа ему встретился бригадир.
— Как дела? — спросил Евтимов. — Пожалуй, трудновато будет нам справиться?
— Что поделаешь, товарищ инженер, нелегко, да не в этом дело. Было бы желание — работа пойдет. Вот теперь с вагонетками. Просто досада. На котловане вагонетки освободились, а нам сюда не дают. Ждут, видите ли, распоряжения начальника сектора, а он, говорят, еще не изучил вопрос. До каких же пор будет изучать? Да к тому же после обвала и людей нет. Боятся, не хотят идти. Только сегодня стали понемногу возвращаться.
Начало туннеля было хорошо освещено. На равном расстоянии друг от друга поблескивали электрические лампочки. Дно туннеля устилали широкие прочные доски, на которые опирались рельсы узкоколейки. Своды были широкие и забетонированные.
Евтимов вместе с бригадиром пошел вглубь. Дальше лампочки попадались все реже и реже, кое-где было совсем темно. Вагонетка сошла с разбитых рельсов, на ней лежал и сладко похрапывал какой-то рабочий.
— Кто это тут развалился? — Бригадир принялся расталкивать спящего. — Илия, ты? Ты почему же не поставишь вагонетку?
Парень потянулся, испуганно огляделся и расправил затекшие плечи.
— Эту поднимем — другая перевернется. Дальше вон дрезина стоит. Один рельс отошел, да еще и вода его затопила. Пока не сделают хороший настил, работа с места не сдвинется.
— Да разве это настил? — возмутился Евтимов. — Скажи лучше — трясина. Набросали досок кое-как, шею можно сломать. И почему тут такая темнота?
— Проводка опять не в порядке. Помигает, помигает и потухнет. Да и лампочки, по правде сказать, воруют.
— Вечно у нас то одного нет, то другого не хватает… Вот и с карбидными лампами беда. Людям приходится добираться до забоя почти в полной темноте, — послышались из глубины туннеля голоса. — Только и знаем, что стоим да на лопаты любуемся. День ото дня дела все хуже и хуже. Дрезина стала, вагонетки полные, а как их вывезешь? Куда породу девать? Жены скоро нас домой пускать не будут — даже на папиросы денег нет.
Высокий худой паренек полез под вагонетку, старался поднять ее. Инженер и бригадир помогли ему. Евтимов еще не всех рабочих знал, но уже запомнил этого юношу с падавшим на лоб чубом и веселым лицом. На одном производственном совещании тот резко и дельно говорил о беспорядках в туннеле.
— Ты где работаешь? — спросил Евтимов.
— В верхней галерее. Трудно там, — юноша сказал это с улыбкой, будто речь шла о самой легкой и приятной работе. — Ползком приходится пробираться. Отверстие узкое, сантиметров пятьдесят, не больше.
— Спас — крепильщик, — пояснил бригадир, — но чуть где потруднее — он уже там. Для него нет смен.
Евтимов с бригадиром остановились около груды отбитых камней. Над их головами угрожающе нависали глыбы. Слышался равномерный гул. Время от времени он затихал; очевидно, механизмы работали с перебоями.