Вчера

Йап Фелисия

Через несколько минут я выскочила из его кабинета, слепая от ярости.

Дорогая Эгги на следующий день не очень-то мне обрадовалась. Совсем не обрадовалась. Вошла она в комнату, и тут выясняется, что ее любименькая Анна Мэй как-то умудрилась выбраться из Сент-Огастина. И что я пролила кофе из картонного стакана прямо на ее диван с обивкой в стиле Людовика XVI. И скормила ее ручную золотую рыбку ее же сиамскому коту, чтобы тот перестал на меня фырчать. Ее уборщица-полька успела поделиться со мною несколькими пикантными кусочками информации. За пару минут до того, как убежала звать

Эгги. Например, тем фактом, что маленький сварливый Хрущев знает толк в икре, мясе вагю и отборных продуктах из рыбной секции «Хэрродса».

– Какого лешаго тебе тут нада? – спросила она и поморщилась, расслышав, как ее кот с хрустом доедает последнюю рыбкину косточку. – Хто тебя выпустил из Сент-Ахвустина?

– Решила нанести тебе визит вежливости, милая Эгги. Посмотреть, как ты тут поживаешь. Говорят, ты забралась на чертовски высокую горку. Если вспомнить скромную пролетарочку-моно из Могилева. Ну и пара московских стрип-клубов по пути – недолгие остановки. Шлюхой в Сохо чуть подольше. Зато последний прыжок выше всех – заставить папашу изменить завещание в свою пользу.

– Твой папа сам решил поменять завешчание. – Эгги сказала это, самодовольно скривив рот, – такое выражение появлялось у нее на лице всегда, когда она осознавала, что я завишу от ее милостей. – Нихто его не заставлял.

Я снизошла до того, чтобы взглянуть на нее, сощурив глаза.

– Тебе не надо денег, – добавила она. – Зачшем, если ты все равно до конца жизни просидишь в Сент-Ахвустине. – Издевательская ухмылка у нее на лице сделалась еще шире.

Все, что говорят о мачехах, – чистая правда. Золушка, блин, никакая не сказка. И не дурацкий миф с моралью. Это реалити-шоу в высоком разрешении, с ботоксными блондинками из Беларуси в главных ролях.

– В стриптизе ты, конечно, разбираешься, – сказала я. – Хватило таланта стащить с себя трусы в папашином присутствии. Давным-давно, в Сохо, сидя у него на коленях. А потом стащить все с него. А потом запустить ручонки в его банковский счет.

Эгги закатила глаза.

– Теперь у тебя диплом по ограблению меня: ты стащила все, что принадлежит мне по праву рождения. Поздравляю, Эгги. Но я и сама намерена кое-что стащить. Например, кожу с твоих когтистых лапок. Или с твоей расфуфыренной рожи.

Она равнодушно хмыкнула. И тогда я сказала:

– Давай я открою тебе страшную тайну. Для начала покажу фотографию. Это я когда-то. У меня была плоская грудь и уши торчком. Присмотрись – увидишь в глазах надежду, а в душе огонь. Сейчас ни огня, ни надежды…

Я трещала без остановки, суя ей под нос второе фото со словами:

– Я переделаю себя, чтобы выглядеть в точности как ты. Высветлю волосы и наращу того же размера сиськи.

А закончила вот чем:

– Отличная будет месть. Особенно если знать, что ты со мной сделала. Все эти жуткие мелочи, происходившие по твоей вине все эти годы. Я помню их вместе и по отдельности. «Итоговая сумма» незабытых обид – вот что питает ненависть. Ах да. Месть будет легкой. Потому что никто не запомнит, что я с тобой сделаю. Кроме меня.

Я встала с дивана и пнула ногой вазу из горного хрусталя. Золотое чудище с драгоценными висюльками. После чего под аккомпанемент воплей ужаса выскочила из гостиной.

Этот маленький набег оказался вполне плодотворным. За две минуты до явления Эгги я получила все, что

мне было нужно. Буду вечно благодарить уборщицу, которая показала мне стоявшие на камине свежие отпускные фотографии этой суки. Снимки были сделаны за семь недель до того – Эгги тогда расслаблялась на Сент-Бартсе. На первой фотографии ее лицо было представлено восхитительным крупным планом в большом разрешении. С подробностями вплоть до замазанных тональным кремом пор. На второй Эгги красовалась в пошлом зеленом бикини, рука заброшена на плечо ее приходящего итальянского хахаля.

Я вытащила эти фотографии из жутких, золотых с изумрудами, рамочек, засунула к себе в сумку и огляделась вокруг, что бы еще цапнуть. Что-нибудь небольшое, что можно легко унести с собой. Рядом лежал ярко-зеленый клатч от Гуччи с золотой монограммой «А. У.» на замочке. Заглянув внутрь, я решила вызволить из его застенков Эггины водительские права. Кроме всего прочего, на этой карточке имелся отличный образец сучьей подписи. Потом я вышла в коридор – посмотреть, что там висит на вешалке. Черные перчатки с оторочкой из золотистого меха. Уродский зеленый берет. Черный шарф от Версаче. Поддавшись импульсу, я сунула в сумку все три вещи и влетела обратно в комнату за миг до того, как явилась Эгги.

Шарф от Версаче (самый пристойный и практичный из всего лота) сослужил мне хорошую службу. Весьма хорошую.

Какая прелесть эти ДНК-тесты.

Естественно, они нашли на нем ее ДНК. Смешанную с ДНК Марка.

Во время суда над Марком этот шарф стал главным вещдоком. Прокурор обращался с ним с должной почтительностью. Я читала в газетах, как этот человек доставал его широким жестом, под взрыв одобрительного ропота на скамьях присяжных.

Инстинкты заставили меня замотать этим шарфом собственный нос за минуту до того, как я вышла в тот вечер из гранчестерского коттеджа. Интуиция сказала мне тихим ворчливым голосом: «Этот дерьмовый запашок придаст тебе уверенности и целеустремленности, дорогая София».

Инстинкты не ошиблись.

Навестив в то утро Эгги, я направилась прямо к доктору Пателю. Ибо слышала много хорошего о хирургических талантах этого человека. Например, что он может сделать из любой женщины в точности ту, кем она хочет быть.

Это мне нравится, думала я. Это то, что мне нужно.

Едва войдя в комнату для консультаций, я открыла сумку и достала из нее две фотографии, украденные из Эггиной гостиной.

– Я хочу выглядеть как эта женщина, – сказала я.

Взяв фотографии в руки и сморщив лоб, доктор всматривался в них несколько секунд.

– Вы уверены, мисс Уинчестер? – спросил он, продолжая изучать фотографии и морщась еще сильнее. – Вам известно, что эта женщина прошла через множество процедур? Грудь, нос, уши и подбородок. Ну и ботокс.

Несколько минут я смотрела на доктора Пателя, разинув рот. Я давно догадывалась, что Эгги потратилась на импланты и ботокс. С самого первого дня, когда, войдя в папашин кабинет, с ужасом узнала, что женщина, на которой он собрался жениться, на год моложе меня и гордо носит сиськи высотой с елку. Ботокса на Эггиной роже уже тогда было столько, что любая рыба фугу умерла бы от инфаркта. Но я не догадывалась, что нос у нее тоже исправленный. Тогда это меня задевало – я получила в наследство знаменитый нос Уинчестеров и терпеть не могла эту чертову горбинку.