Вчера
Шрифт:
Все это их хорошо разогрело, и через полчаса они смело нырнули в холодную, но такую желанную постель, надежно спрятавшись под тремя тяжелыми ледяными ватными одеялами, вытащенными из угрюмого старорежимного шкапа. Однако вскоре ребята согрелись, и всё дальнейшее оказалось раем.
Утром дачники с трудом нашли в себе мужество высунуть наружу носы. Градусник на стене спальни показывал «+ 5», раскаленные спирали электроплиток не могли прогреть промёрзшие стены домика, хотя они старались и делали всё, что могли. Кое–как одевшись, Сенька с Ниной заставили себя протереть глаза, вскипятить чаю и, наскоро
А вот вчера чудесно отметили 23 февраля. Утром наскоро позавтракали, и Семён провел Нину на электричку. Она уехала в свое проклятое кафе «Чайка» на Чернышевского, где уже месяц трудилась кассиром. Сенька прошелся по заснеженной улице и договорился с одной теткой купить у нее петуха. Петух–красавец — огненный злодей. Часа в два приехала Нинуля с подругой Людкой Ксенюшкиной, известной на 23-м этаже Северной башни МГУ хохмачки. Петуха Семён зарубить не смог. Мирный человек, он впервые в своей жизни решился лишить другое существо жизни, и топор дрогнул в руке. Петел вырвался и с окроваленной шеей понесся в соседние дворы, так что жаркое накрылось мокрым полотенцем. Но все остальное было тип–топ, и праздник удался на славу.
— Сегодня никуда не идем, отсыпаемся и смотрим в окно, — предложил утром Сенька. День удался — солнечный и ядреный, мороз — 15 по Цельсию. Как на фронте под Москвой в 41-м! Там, правда, рассказывают, до — 40 доходило…
Вот уже который день Семён не ездит в Москву. Нина мотается на работу, а он в роли Обломова.
Вчера опять проспал всё на свете и встал в десять. Холодно и голодно. Поэтому встал на лыжи и побежал в пристанционный продмаг. Как раз экспедитор на розвальнях, устланных не по–советски ароматной ячменной соломой, привёз колбасу и свежайший ситничек, забивший своим тёплым домашним духом всю пристанционную площадь. Тут же неказистая лошадь по–простецки опорожнилась, накидав под себя с пяток парных колобков. Сенька подождал, пока мужик разгрузит товар и одним из первых взял пару буханок «горячего» хлеба и полбатона молочной колбаски.
Выйдя из магазинчика, начал было прилаживать валенки к лыжам, но рядом с ним всхрапнула лошадь, обдав родным с детства выдохом домашней скотины. Из ноздрей животины продолжали, как из маневрового паровозика, струиться клубы пара, расходясь в воздухе тёплыми белыми облачками. Лошадь слегка повернула довольно интеллигентную морду к Сеньке и уставилась коричневым глазом на холщовую хозяйственную сумку, куда он упаковал хлеб и колбасу.
— Ну что же ты, бедная? Не кормят тебя прохвосты, не заботятся…
Он прислонил лыжи к уродливому пристанционному клёну и вытащил всё ещё тёплую буханку. Отломил горбушку, поднёс к губам, с которых неопрятно капала слюна, и угостил сивку–бурку. Она, благодарно моргая веками, быстро оприходовала угощенье, смахнув розовым языком.
Сенька не успел и оглянуться, как скормил буханку. Лимонина холодного зимнего солнца скромно освещала площадку у магазина. Пригоршня вечно голодных суетливо–деловитых воробьёв старательно рылась в лошадином добре.
Хозяин кобылки вышел с накладными в руках, сунул их за обшлаг латанного–перелатанного «служебного» тулупчика и беззлобно
— Понравилась? Могу, энто, одолжить на одну ночь! Дорого не возьму!..
И заржал идиотским прямо–таки лошадиным смехом. Скотина!
Справившись, наконец, с лыжами, Семён, напевая «и, как один, помрём в борьбе за это», шустро побежал в ихнее с Нинкой логово.
Дни и ночи побежали гурьбой. Нина сама, не доверяя будильнику, встает часов в шесть и убегает на станцию Снегири к первому поезду на Москву, иначе уволят за прогул, а как тогда жить?
Часов в десять–одиннадцать просыпается, по–обломовски нежась под двумя одеялами, Семён. Греет на электроплитке чай, дожёвывает, что осталось с вечернего пира. Затем встает на лыжи и в лес. Часа три пропадает в лесу, благо морозы стоят небольшие — не крепче минус 10-ти градусов. Придя домой, отдыхает пару часов и начинает основательно топить печь. Эта процедура включает в себя колку дров и их заноску из дровяника. Часам к семи, уже в полной темноте, идёт на станцию встречать Нину. Все–таки, вдвоем интереснее и, пока болтаешь, добегаешь до ихнего домика за двадцать минут. Затем ужин, в основном консервы и готовое типа колбасы, но иногда Нина приносит несколько отбивных из своего заведения на Маросейке, и это бывает восхитительно вкусно! Затем наступает наиболее интересная часть семейной жизни. Однако, занавес, господа!..
Месяц в Снегирях стал для влюбленных молодожёнов заслуженным медовым месяцем. Морозными вечерами пригородный поезд за сорок пять минут дотаскивал их от Покровского — Стрешнева до Снегирей. Затем полчаса ещё они топали, утопая в снегу, на окраину поселка, и только сосны, такие красивые на морозе, скрипели вдоль шоссе, как будто сочувствуя их зябкости и одиночеству в ночной зимней заброшенности Подмосковья. И они спешили в свое дачное логово, волоча онемевшими и полузамёрзшими руками авоськи с немудрёным, но таким драгоценным грузом — буханка хлеба, бутылка вина «777» и всё такое прочее к чаю.
33-е марта 1957 года. Так странно Семён обозначил дату в дневнике, чтобы подвести итоги марта, потому что он этой записью обозначил не конкретный день, а итог месяца. Конечно, многое уже забыто в потоке дней, но основное — нате вот, кушайте, читатели дорогие! Правда, прочтёт ли когда–либо хоть кто–нибудь эти бестолковые заметки или пойдут на растопку печи, а то и на правое дело хмурым студенческим утром вместо газеты «Правда»…
Короче, место в эмгэушной общаге на Стромынке Сенька про всякий случай не сдавал, практически постоянно ночуя у Марь Степанны. Да всё чаще и не в одиночестве. Любовь дело приятное, но требует удобств. А тут бабулька за ширмой…
Никак не решить жилищную проблему. А ведь ещё надо и на лекциях в МФИ иногда показываться… Грозят изгнанием, генерал Морозов зациклился на исключении Сербы. Так получилось, что рай на даче в Снегирях кончился в начале марта, даже не дотянули до 8-го Марта. Семён подозревал, что Валюха Кащенко сама решила устроить на даче на Женский День оргию. Возможно, ей попал на крючок какой–нибудь бедолага. Она сама его разыскала в финансовом и без всяких объяснений забрала ключ. Валентина и Семён вместе съездили за его и Нинкиными вещами. Увы!