Вдали от Рюэйля
Шрифт:
Они немного покружили.
— А знаешь, — говорит Люлю Думер, — может быть, в Рюэйле ты встречал де Цикаду? Поэта.
— Конечно. Еще бы. Де Цикаду. А как же. Поэта.
— Еще тот тип, а?
— Особенно для Рюэйля. Чтобы поразить рюэйльских обитателей, вовсе не обязательно быть таким уж выдающимся.
— Говорят, он великий поэт.
— Непризнанный. Но бывает, что все меняется.
— И великий больной, ко всему прочему. Ты когда-нибудь видел его во время приступа? Ну и зрелище!
— Да. Но я его почти
— Тем лучше для него.
— А моих родителей ты не знала? Сердоболь. Трикотажное производство. «Нет». Ты родилась в Рюэйле? «Нет». А что ты делала в Рюэйле?
— Домработницей была. С тех пор кое-чего достигла. Сам видишь.
— Но все равно: для такой славной девушки, как ты, Сан-Кулебра-дель-Порко — место далеко не идеальное.
— Выехала-то я правильно, но немного запуталась по дороге.
— Это дело надо исправить.
— Не все так просто.
— Что бы ты сказала, если бы очутилась на моем месте.
— Но ты ведь, похоже, и сам еще ничего не исправил.
— Конечно нет.
Оркестр закончил играть. Теперь за столом Сталя уже сидит целая компания: мужчина в красном жилете и его индеец борхерос, а с другой стороны Рубядзян, оклемавшийся после приступа и уже накачавшийся уиски. Треп крепчает. Жак и Люлю Думер садятся.
— А вот у вас вши были? — спрашивают у них.
А они и отвечают «Естессно».
— Я их даже разводил, — говорит Жак. — Я хотел вывести породу очень больших, очень жирных и очень сильных вшей. Перед тем как работать в кино, я занимался зоотехникой.
— Как интересно, — говорит мужчина в красном жилете, наклоняясь к Жаку.
— Очень любопытно, — добавляет индеец борхерос, который говорит по-французски так же хорошо, как папаша и мамаша Берлиц[178], вместе взятые.
Жак вглядывается в лица двух чудиков.
— Ну, так что с этими гигантскими вшами?
Это переспросил мужчина в красном жилете.
— Времени не хватило, — говорит Жак.
Индеец борхерос делает такое же разочарованное выражение, как и его хозяин.
— Я все бросил и ушел с труппой бродячих комедиантов, — говорит Жак.
— Из-за женщины, — говорит Сталь.
— Естессно.
— Из-за той, о которой ты только что рассказывал? — спрашивает Люлю Думер.
— Нет. Из-за ее сестры.
— Еще одна подруга детства?
— Точно.
Рубядзян смотрит на Люлю Думер и находит, что она очень даже мила.
— Совсем как у меня, — говорит мужчина в красном жилете. — Десять лет я был викарием в Сен-Брен-ле-Коломбен, и вот однажды мимо проезжал цирк. Я влюбился в наездницу. Чтобы увидеть эту женщину, я переоделся в светскую одежду, пришел на спектакль и уселся в первом ряду. Естественно, все меня узнали.
— Для этого следовало быть редкостным нахалом, — сказал индеец борхерос.
Индеец борхерос уже сто раз слышал эту
Жак даже не вздрогнул. Для него подобные встречи совсем не желательны. Он склонился к Рубядзяну и шепнул ему на ухо:
— Если ты не прекратишь так смотреть на эту девушку, я набью тебе рожу.
Мужчина в красном жилете продолжал:
— Через две недели я нагнал цирк и устроился в нем клоуном. У меня оказался талант клоуна, а я об этом даже и не подозревал. Что до наездницы, до чего ж красивая была, стерва. Я не жалею о том, что сделал.
Жак вновь склоняется к Рубядзяну.
— Слушай-ка, ты, извращенец, — выдает он ему по-английски, — if you take one more peak at my doll I break your neck[182].
Но Рубядзян, уже поднявший себе настроение вискарем, эту угрозу всерьез не воспринимает. Он продолжает пялиться на Люлю Думер.
— Как пришел к вам этот талант? — спрашивает Сталь у индейца борхерос.
И тут Рубядзян получает…
— Еще когда я был официантом, — отвечает индеец борхерос, — то поражал посетителей…
…прямо в пятак…
— …тем, что пережевывал ножки омаров, ракушки улиток и даже маренских устриц. Но вот раскусить португальские так ни разу и не смог.
…сокрушительный…
— А однажды один очень образованный молодой человек, который часто приходил к нам обедать, даже сравнил меня с вэгэ[183], ну, с поэтом, знаете.
…удар.
Рубядзян падает на пол. Его поднимают. Ему промакивают шнобель. И он начинает распускать нюни.
Былиж они два старых приятеля прожилиж шесть месяцев в диких лесах среди индейцев борхерос исключительно диких и вот тебе на из-за женщины конец старой дружбе, былиж два старых приятеля прожилиж шесть месяцев вместе в диких лесах среди…
— Смени пластинку, — сказала Люлю Думер. — А потом, мне эта музыка не нравится.
— Сваливаем отсюда? — предложил Жак.
Они ушли вместе.
X
Могильщики принялись сеять землей поверх опущенного гроба, снег падал туда же и даже на самое дно; крышка покрывалась белыми пятнами. Де Цикада всхлипывает в последний раз, Сердоболь и Предлаже отрывают его от этого зрелища, де Цикада утирает слезы, они медленно выходят с кладбища. Их окутывает снежный вихрь, машину Сердоболя уже полностью замело. Неподалеку от них Валерианов холм морозит свой горб в свинцовом небе. Не слышно ни звука. Трое мужчин садятся в машину Сердоболя.