Вдох Прорвы
Шрифт:
Но время, время… Нужно спешить.
Я толкнул дверь, мы вошли в тамбур.
— Открывай, — сказал я.
— Да, проходите, — прозвучал тот же, искаженный микрофоном голос, — и через несколько секунд мы оказались на улице.
Маша была только в своем траурном легком платье, а здесь к вечеру ударил морозец. Но ничего, потерпит, не много уже осталось.
— Ты подкупил их?.. — спросила она. — Но это невозможно…
Я шел, стараясь идти, как можно быстрей, — нес сумку и почти нес девушку.
Так что мимо мрачных в ночи дурдомовских корпусов мы промчались,
Охрана все так же дулась в картишки. Маша испугалась этих безобидных ребят, любителей перекинуться в подкидного, — еще крепче сжала мой рукав, так что от травмы уже не было спасения.
— Большой привет, — бросил я им.
— И тебе того же, — ответили они, не отвлекаясь от своего благородного развлечения.
Даму мою они не заметили вообще.
До машины я едва дошел, — меня клонило в сон.
Иван вышел навстречу, взял у меня сумку, принялся заталкивать ее в багажник.
— Познакомьтесь, — сказал я. — Маша, это Иван, наш финансовый босс… Иван, это Маша, о которой я тебе рассказывал…
Язык меня еле слушался. Он заплетался, не желая произносить никаких слов, а желая, чтобы его оставили в покое. Он хотел отделиться от меня, такого болтливого, и не иметь со мной ничего общего.
— Посплю… — сказал я, этим языком. — Вы здесь сами…
Мне кажется, я все-таки успел добрести до заднего сиденья, совершил над собой это нечеловеческое усилие… Или только кажется. Глаза мои закрылись, отгородив от всего остального, и я тут же стал улетать, далеко-далеко, на чем-то беспредельно мягком, куда-то бесконечно далеко, — растворяться, растворяться, растворяться…
— Вставай, — сказал Иван, — мы, вроде, приехали…
Было утро, белое утро, потому что вокруг был снег. Асфальт перед подъездом Ивана, скверик, соседние машины, — все было в снегу.
Маша сидела рядом, она внимательно смотрела на меня, и, дождавшись, когда я открыл глаза, сказала:
— Кто он, это чудовище, где ты с ним познакомился?.. Почему ты бросил меня?.. На его произвол?..
— Я-то здесь причем, ты сама же видела: дорожная ситуация, — сказал задиристо Иван.
— Он два раза врезался в другие машины. Один раз врезались в нас… Как мы доехали, я не понимаю этого. Я все время тебя будила, — но ты спал.
— Что ты ко мне привязалась, я все делал правильно… Нетрезвые водители, никто не соблюдает правил дорожного движения. Во второй раз, помнишь, левый поворот…
— Ты не умеешь водить машину!.. — воскликнула Маша. — Тебе должно быть стыдно. Такой большой мальчик, мог бы научиться.
— Опять мораль… Она все время читала мне мораль, — под руку, водителю… Сама во всем виновата!
— Это я во всем виновата? — сказала Маша, и у нее появились слезы на глазах. — Да я не знаю, как осталась живой. Это чудо какое-то!
— Опять реветь!.. — пробасил Иван. — Она все время ревет, — как стукнемся, так она начинает реветь!.. Слабонервная.
За то время, пока они разговаривали, я окончательно пришел в себя… И понял: я проснулся в другом мире. Про который ничего не знаю… Посмотрел на Машу, как та вытирает платочком
Она перепутала меня с кем-то, с каким-то настоящим серьезным мужчиной. За спиной которого можно чувствовать себя, как за каменной стеной… Вот сейчас посмотрит повнимательней и скажет: вы кто такой, гражданин, как вы здесь оказались?..
Я не мог представить, что вот сейчас открою рот и скажу ей «ты».
— Как жизнь?.. — спросил я все-таки, негромко. — Оказалась неплохой штукой?
— Может быть и неплохой, — сказала Маша, — но когда она все время висит на волоске…
— Камень в мой огород, — сказал осуждающе Иван. — Мы рисковали вместе, но на волоске, почему-то, висела только ее жизнь… Эгоистка.
— Это он перед тобой разошелся, а до этого все время извинялся… — сказала Маша. — Как врежется в кого-нибудь, так сразу: извините… Я такое пережила, поседела, наверное… Как можно ребенка сажать за руль. Да еще в ночное время… В нем есть хорошие задатки, но они совершенно не развиты. Ему еще работать над собой и работать…
— Ты не учителка, ты — обыкновенная ябеда, — хмыкнул мальчик, и тут, вдруг, и на его глазах навернулись слезы. Наверное, он долго сдерживался, и тоже натерпелся. Но держался до последнего. А тут уж, — силы кончились.
Маша, увидев это, принялась реветь снова.
Я смотрел обалдело и не мог понять, что мне с ними делать… Они уставились друг на друга, и ревели в один голос, — слезы из их глаз катились градом…
«Пежо» представлял из себя печальное зрелище. Он был разбит во всех местах. Обе передние фары и одна задняя — в дребезги. Левая задняя дверь не открывалась, заднее стекло — в трещинах, от мотора поднимался легкий пар, — у-у-у, радиатор… Была машина.
— Здорово мы ее, — сказал я. — Чинить долго будем.
— Обидно не это, — сказал Иван, — ремонт, дело житейское… Обидно, что после каждого раза, меня кидали на бабки.
— Мы перед тобой виноваты, — сказал я. — Извини… Красивая была машина. Что-нибудь придумаем.
— Я уже придумал… Ты не понимаешь. Ты — еще не врубился… И скажу тебе, такая жизнь по мне… Раньше я — прозябал. Особенно на рынке, за лотком с батарейками. Если честно, это была не ночь, это был восторг духа. Революция сознания… Я впервые почувствовал себя человеком. С большой буквы… В голове столько планов. Пошли. Здесь много не поговоришь. Отметим новоселье… Я же готовился.
Но вместо новоселья, все, кроме меня, завалились спать. Напились до одури кофе, и отключились.
Они оказались чем-то похожи, Иван и Маша, — чем больше пили кофе, тем больше слипались их глаза. Они даже со стульев поднялись одновременно. И, словно, договорившись заранее, хором сказали:
— Теперь бы немножко вздремнуть. Тебе хорошо, ты — выспался.
Так что новоселья пришлось ждать до вечера.
Пока они целый день спали, я целый день накрывал на стол. Я хотел, чтобы у нас был праздник. Так что кроме умопомрачительной красоты посуды, были гвоздики, — в вазе посреди стола, — и шампанское, в черной непрозрачной бутылке. Кроме этого, сортов пять разной колбасы, хлеб и пельмени.