Вдоль белой полосы

Перепечина Яна

Аркадий остановился у родителей Никиты. Мама позвонила на завод и попросила не засиживаться допоздна и прийти к ним. Никита, у которого было много работы, неслышно вздохнул и согласился: маму он любил, а родственников привык уважать.

За то время, что они не виделись с Аркадием, тот превратился в довольно высокого симпатичного мужчину. Никиту он встретил так радушно, словно был хозяином, а брат — дорогим гостем. Ничего не зная о цели визита, Никита почувствовал, что в доме какая-то странная возбуждённо-встревоженная атмосфера. Да и Аркадий показался ему чуть ли не звенящим от с трудом сдерживаемого беспокойного

восторга.

— Что случилось? — удивлённо спросил Никита у мамы, пока помогал ей носить тарелки в большую комнату.

— Аркадий уезжает в Бразилию, — шепнула мама.

— А, ну молодец, — вежливо порадовался за брата Никита.

— Ты не понял, — сделала огромные глаза мама, — он насовсем туда уезжает, эмигрирует.

— Что-о-о? — Никита остановился в дверях кухни и обернулся. — Как насовсем? А семья?

— Семья с ним. Это как раз жена его уговорила на переезд.

— Что-то мне подсказывает, что не только она. Тётя же всегда хотела, чтобы Аркаша уехал. Правда, в Штаты. — Тут Никита вспомнил о цели переезда и снова удивился: — А с чего вдруг в Бразилию-то? Все же едут в Штаты, Израиль или Европу.

— Он и хотел в Штаты, — объяснила мама. — Но туда почему-то пока не получается. А Бразилия всё же поближе к Америке.

— Ага, — хмыкнул Никита, который не понимал тех, кто уезжает из страны, и сам никогда не хотел уехать, — тогда выбрал бы Владивосток или Сахалин. Тоже поближе к Америке. И на родине.

— Никита! — еле слышно прикрикнула на него мама. — Ты только Аркашеньке этого не скажи! Пусть едет мальчик. Он талантливый врач, и наверняка сможет найти себе место и в Бразилии, и в Штатах, когда переедет туда.

— Да пусть едет, — пожал плечами Никита, которому стало невыносимо тошно. — Мне-то что?

Пока сидели за столом, пока Аркаша взахлёб рассказывал о своих планах и о том, как они всей семьёй срочно учат португальский язык, пока мама и особенно отец восторженно ахали, он всё никак не мог отделаться от лезших в голову мыслей. Каково это — уезжать в чужую страну и знать, что едешь навсегда? Самому Никите при этой мысли становилось невыносимо тоскливо. Но ведь едут же, едут люди. И даже вполне счастливы на новой родине. Или всё же нет? Или это он какой-то неправильный? И вдруг в его случае это не любовь к своей стране, а банальные трусость и слабость?

Думая обо всём этом, Никита старательно притворялся, что внимательно слушает брата. Но Аркадий принял его отрешённый вид за расстроенный и горячо пообещал:

— Вот подожди, Ник. Мы там осмотримся, переедем в Штаты, и я обязательно тебя перетяну к нам.

На Никиту накатило раздражение, но он постарался не показать его и вежливо поинтересовался:

— И что я там буду делать?

— Как что? — изумился Аркадий. — Ракетами своими заниматься! Ты же отличный инженер.

— А… То есть я буду делать ракеты, которые, возможно, потом сотрут с лица земли мою же родину? — не сдержался Никита.

Мама всполошилась, принялась подсовывать племяннику мужа какой-то очередной салатик, отец раскашлялся. Аркадий же сидел, уставившись на брата. Его красивое лицо с правильными породистыми чертами в этот момент показалось Никите отвратительным.

— Да о чём ты говоришь, Ник?! — всплеснул руками Аркадий. — Всё это — дела давно минувших дней. Никакой угрозы Штаты

вам больше не представляют.

— Я рад, что ты в этом так уверен, — сухо сказал Никита, которого больно укололо это «вам» и неискренне поблагодарил: — Спасибо, Аркаш. Но я уж как-нибудь здесь.

— Ну, здесь, так здесь! — обрадовался чему-то Аркадий. — Но в отпуск я вас обязательно к нам зазову!

— В Бразилию? Где много диких обезьян? — дурашливо поинтересовался Никита.

— В Соединённые Штаты Америки. — Пафосно ответил Аркадий. И Никита понял, что брат сейчас не шутит. Мыслями он уже был там, в вожделенной стране. Которую заранее любил гораздо сильнее, чем когда-либо родину. Никита смотрел на Аркадия и не знал, что сказать. Да и надо ли вообще что-то говорить в этом случае? Ничего он брату не объяснит. Тот хочет уехать больше всего на свете. И это реально.

А у Никиты другое желание, пока кажущееся совершенно утопическим. Но ничего, он готов пахать день и ночь, чтобы оно сбылось. И, к счастью, не он один. Старики с их завода такие же. И он не имеет никакого права оставить их одних и укатить устраивать свою собственную счастливую и благополучную жизнь. Да и вряд ли она, эта жизнь, будет счастливой. Благополучной — да. Но счастливой… Как можно быть счастливым, когда всё, что любишь, останется здесь? И кого любишь тоже. И когда оставишь здесь не только родителей, но и друзей. И это ещё полбеды. С родителями и друзьями можно будет хотя бы иногда видеться, созваниваться. А вот с… Никита вновь вспомнил об Агате, о которой и без того думал слишком часто, вздохнул и спросил:

— Аркаш, а мама тоже с тобой поедет?

— Мама? — растерялся вдруг брат. — Мама нет… Пока нет… Ей пока придётся остаться в Питере. Но это ненадолго…

— Ничего, Аркаш, — вступил в разговор отец. — Ты не переживай, устраивайся там. А мы здесь её не бросим, не волнуйся.

— Спасибо, дядя, — проникновенно поблагодарил Аркадий. — Как же я вам обязан.

— Да ничем ты нам не обязан, — отмахнулась мама и снова принялась подкладывать в тарелку гостя разносолы.

— Вот по чему я точно буду скучать, так это по вашим пирожкам, тётя, — проникновенно вздохнул Аркадий. Но глаза его снова сияли предвкушением счастья.

В Москве он пробыл ещё несколько дней: закончил все дела в бразильском посольстве и уехал собираться, клятвенно заверив, что расстаются они ненадолго.

— Скоро обязательно встретимся! — зачем-то кричал он в окно поезда, когда Никита с отцом провожали его на Ленинградском вокзале.

— Какой чудесный, благодарный парень всё же вырос, — растрогался отец. А Никита только вздохнул. За те дни, что Аркадий гостил у них, он почему-то страшно устал от общества брата.

Через несколько недель Никита шёл по огромному двору между корпусов и прислушивался к тишине. Территория их предприятия была такой огромной, что город шумел где-то далеко. А сам пока ещё сопротивляющийся умиранию завод уже давно не работал круглосуточно, как раньше, и тоже был словно накрыт тишиной. На ночь на нём оставались всего несколько стариков-вохровцев. Почти все они работали здесь смолоду, но кто инженером, кто в цехах. А потом вышли на пенсию, но расстаться с заводом так и не смогли — подались в сторожа.