Вдоль по радуге
Шрифт:
Мужчина — нет, не просто мужчина, у него есть имя: Грегори Даллас, – лежал, прикрыв глаза, но, когда Кэтрин вошла и остановилась у порога, его веки дрогнули.
— Привет, док. — Голос у него был густым и хрипловатым, и усталость не делала его слабым, только придавала оттенок чайльд-гарольдовского сплина.
— Привет. Как чувствуете себя?
— Живым.
— Это прекрасно. — Кэтрин сдержанно улыбнулась. — Как рука?
— Болит, — равнодушно ответил он.
— А обезболивающее вам приносили? — забеспокоилась Кэтрин.
— Приносили. – Он улыбнулся
— Но почему? — поразилась Кэтрин.
— Мне нравится чувствовать боль.
Кэтрин скептически изогнула бровь. Он ничем не походил на парня из тех, что носят стринги, ботинки с шипами вовнутрь и млеют от щелчка плетки.
— Боль говорит, что я еще жив. И мне это чертовски нравится. Даже если она твердит об этом во весь голос. Я дышу, и это тоже больно. Но, если бы больно уже не было, мои дела обстояли бы куда хуже, так, док?
— Святая правда. — Кэтрин улыбнулась и подошла поближе, отрегулировала подачу лекарства в капельнице…
Она замялась. Ей необходимо было проверить частоту сердечных сокращений, состояние кожных покровов и роговицы глаза, но она представила, как будет прикасаться к нему, и испытала необыкновенное смущение. Это смущение вызвало еще большее замешательство, и Кэтрин с трудом справилась с собой. Хорошо, что ей удалось взять себя в руки быстро, возможно, он ничего и не заметил. Хотя не факт. Как минимум Грегори заметил, как вспыхнули ее до того бледные щеки и как нервно она взяла его за запястье, чтобы проверить пульс.
— Что такое, док?
Кэтрин не совсем понимала, ее или его сердце колотится так часто. Она вздохнула и сосредоточилась. Оказалось — ее. Слава Создателю. У Грегори была умеренная тахикардия, что вполне понятно: он не принял болеутоляющее, начал подниматься жар. Нужно будет сделать ему инъекцию, раз уж от таблеток он отказывается. Она обратила внимание на то, что задержала пальцы на его горячем запястье, и смутилась пуще прежнего.
— Док? С вами все в порядке?
— Да, с вами все в порядке, — невпопад и, может быть, даже дерзко ответила Кэтрин. — И со мной тоже, — добавила она примирительно. — Но я пришлю медсестру, чтобы сделала вам укол. Нельзя допустить, чтобы началась лихорадка… — Кэтрин старалась не смотреть ему в глаза.
— Док, меня не оставляет ощущение, что что-то не так. По-моему, вы темните. Говорите уж начистоту.
Кэтрин встретилась с ним взглядом:
— А по-моему, вы слишком подозрительны. Уверяю вас, все идет хорошо. Завтра утром у вас возьмут анализы и сделают перевязку. А пока не отказывайтесь от лекарств. Они нужны вашему организму.
— Моему организму нужен калорийный ужин и несколько часов крепкого сна. Можно еще вечернюю газету.
Кэтрин сдержанно улыбнулась и подумала избитую мысль: «Все вы, мужчины, одинаковые».
— Это вы меня оперировали?
– Да, я.
— Спасибо, док. Отличная работа.
Кэтрин усмехнулась:
— Как будто вы что-то в этом понимаете.
— Полагаюсь на интуицию.
— Интуиция — это женское качество.
— Не обязательно. Интуиция очень близка
— Пожалуй, да. Если вы не сведете разговор к тому, что умными при этом бывают только мужчины…
— Нет, это было бы очень… неумно с моей стороны. Отрицать в присутствии умной женщины существование умных женщин — нет, я не стану этого делать.
— Надо же, вы, оказывается, мастер делать комплименты.
— Комплимент — это вежливая лесть, то есть ложь, а я говорю правду. Женщина с такими глазами и с такой профессией просто не может быть глупой.
Он говорил очень просто и спокойно, а Кэтрин сидела перед ним как загипнотизированная и слушала, хлопая ресницами. Он был такой… такой… уверенный. Скала не может сомневаться. Скала стоит себе и стоит, и от нее веет твердостью, какой-то извечной незыблемостью, скалу невозможно расшатать… В общем, он напоминал ей такую скалу. А еще он говорил ей очень приятные вещи, а она не понимала для чего. С ней никогда не заигрывали пациенты. Тут играли роль и манера «очень серьезной докторши», и то положение, в котором пребывали ее пациенты: тем, кто обращается за помощью к хирургу-онкологу, как правило, не до флирта.
Она не стала бы с уверенностью утверждать, что Грегори с ней заигрывает. У него не горел в глазах тот масленый огонек, который обычно сопровождает разного рода поползновения в сторону женской юбки. Нет, напротив. Он был не слишком любезен и не груб, уверен в своих словах, но… Но Кэтрин чувствовала, что маска «неприступной докторши» никак на ней не держится. Рядом с ним она чувствовала себя не как врач рядом с пациентом, а как женщина рядом с мужчиной.
И ее безмерно раздражало это чуть небрежное и дружеское «док» в его устах. Кто это — «док»? Уж во всяком случае не существо женского пола, это точно.
Впрочем, кого он видит перед собой? Довольно молодую женщину, которая некоторое время назад махнула на себя рукой, серую от усталости, с глубокими траурными тенями под глазами, в зеленом медицинском костюме…
Да, «док» все-таки подходит.
– Значит, вы мне доверяете, и это радует, – сказала Кэтрин. — Впрочем, выбор у вас невелик, из всех хирургов я осталась сейчас одна. Так что завтра мы снова встретимся.
— А это радует меня.
— До свидания, мистер Даллас. Выздоравливайте.
– Спасибо, доктор Данс. До завтра.
Кэтрин встала и вышла из палаты, тщательно следя за тем, чтобы не споткнуться о порог.
В коридоре она, правда, все равно налетела на пробегавшую мимо медсестру. Это оказалась Элли. Элли извинилась и помчалась дальше. Наверное, торопится к кому-то на свидание. Или приглашена на вечеринку… А ее дома ждет Том, и это просто прекрасно. Чудесно. Восхитительно. Она мечтала стать матерью и теперь пожинает счастливые плоды своего осуществившегося желания. А свидания, вечеринки… Все это должно остаться в юности. И то, что она вместо беззаботной юности, полной романтики, устроила себе учебный марафон, — это исключительно ее проблемы. Нечего теперь завидовать.