«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Кром Михаил Маркович

Самые точные сведения о том, кто именно выдал ту или иную грамоту, содержат пометы на обороте: за период с июня 1538 по ноябрь 1548 г. нам известно 48 монастырских актов с подобными дорсальными надписями (см. гл. 7, табл. 2, № 3, 4, 6, 7, 8, 10, 13–21, 23, 27–29, 31–33, 35, 37–43, 46–48, 50–54, 56–65). Из них лишь об одной грамоте можно сказать, что ее выдал лидер придворной группировки: 15 августа 1538 г. по приказу боярина кн. И. В. Шуйского Успенскому Стромынскому монастырю была дана жалованная заповедная грамота на рыбные ловли (Там же. № 6). Еще одна грамота была выдана боярином кн. П. И. Репниным Оболенским (Там же. № 29). Как уже говорилось, очень редки пометы, сообщающие о выдаче документа «самим» великим князем (Там же. № 38, 42). Чаще же всего дорсальные надписи указывают на то, что жалованная грамота той или иной обители была выдана дворецким или казначеем (таких 42 из 48 документов, имеющих подобные пометы; кроме того, один дошедший до нас монастырский акт был выдан по приказу конюшего, см.: Там же. № 16).

Таким образом, процесс выдачи жалованных грамот монастырям в конце 30-х — 40-х гг. XVI в. не был связан с господством при дворе той или иной боярской группировки. Скорее подобную деятельность можно считать частью повседневной практики дворецких и казначеев. Другое дело, что в некоторых случаях можно заподозрить

личную заинтересованность того или иного администратора, выдавшего грамоту, в поддержке именно данного монастыря, если он был его вкладчиком. Так, казначей Иван Иванович Третьяков выдал 6 июля 1538 г. жалованную льготную грамоту Симонову монастырю на два варничных места у Соли в Переславском уезде (см. гл. 7, табл. 2, № 4). Он же вместе с И. П. Головиным выдал той же обители 12 ноября 1543 г. жалованную грамоту, ограничившую выполнение ямской повинности крестьянами симоновских сел Картмазовского и Коробовского двумя неделями в году (Там же. № 31). Имя казначея И. И. Третьякова указано и на обороте жалованной грамоты Симонову монастырю от 6 августа 1546 г. и еще раз — вместе с Ф. И. Сукиным — на грамоте от 5 октября того же года (Там же. № 47, 48). Между тем известно, что род Ховриных-Головиных, к которому принадлежал И. И. Третьяков, издавна оказывал покровительство Симонову монастырю [1904] , поэтому в перечисленных пожалованиях можно усмотреть примеры покровительства патрона почитаемой им обители.

1904

Ивина Л. И. Крупная вотчина. С. 28, 38, 75, 136, 146.

По всей видимости, описанный случай не был уникальным, и сказанное о Третьякове может быть отнесено и к другим высокопоставленным лицам при московском дворе. В частности, обращает на себя внимание тот факт, что, по существу, все бояре и многие другие дворцовые чины в описываемое время являлись вкладчиками Троице-Сергиева монастыря [1905] . Так стоит ли удивляться тому, что вотчина св. Сергия продолжала активно расти в конце 30-х — 40-е гг. XVI в. — как за счет великокняжеских пожалований (сделанных от имени юного Ивана IV), так и за счет вкладов частных лиц! [1906]

1905

См. во Вкладной книге Троицкого монастыря записи 1530–1540-х гг. о вкладах князей Глинских, Ростовских, Оболенских, Палецких, Кубенских, Шуйских, Микулинских, Бельских, Горбатых (ВКТСМ. С. 49–50, 55, 57–59, 67, 69, 74, 75, 83, 90, 102–104), старомосковской знати: Воронцовых, Морозовых, Тучковых, Челядниных, Шеиных, Юрьевых (Там же. С. 52, 53, 60, 90, 97–99), дьяков Курицыных, Мишуриных, Путятиных, Цыплятевых, Губиных (Там же. С. 48, 65, 82, 85, 101) и т. д.

1906

Черкасова М. С. Землевладение Троице-Сергиева монастыря. С. 44, 118–123, 125, 127.

Но те же влиятельные царедворцы входили в состав вкладчиков и других крупных и почитаемых монастырей: так, во вкладной книге Кирилло-Белозерского монастыря мы встречаем имена дворецкого кн. И. И. Кубенского, кн. И. В. Шуйского, кн. И. Ф. Бельского, кн. И. Д. Пенкова, братьев Михаила, Дмитрия и Федора Семеновичей Воронцовых, казначеев И. И. Третьякова, И. П. Головина и Ф. И. Сукина, дьяков Г. Н. Меньшого Путятина, Афанасия Курицына, Елизара Цыплятева и его сына Ивана, Василия и Игнатия Мишуриных [1907] .

1907

ОР РНБ. Кирилло-Белозерское собр. № 78/1317. Л. 45, 67, 68, 73–74 об., 83 об. — 84, 86–86 об., 92 об. — 93, 204, 208 об., 223.

Перед смертью знатные лица, как это видно по завещанию боярина кн. М. В. Горбатого, раздавали земли и деньги десяткам монастырей и церквей [1908] .

Щедрость по отношению к церквам и монастырям была нормальной, общепринятой практикой в средневековом христианском социуме. На этом фоне экстраординарной выглядит, скорее, описанная выше попытка приказных дельцов, предпринятая в середине 1530-х гг., ограничить или, по крайней мере, взять под контроль переход светских вотчин в руки монашеской братии. Эта попытка, как мы уже знаем, была непродолжительной и особого успеха не имела. Но проблема осталась. В начале 50-х гг. XVI в., после консолидации придворной элиты и получения согласия церковных иерархов, необходимого для проведения непопулярных мер, власти сделали новый и более решительный шаг в сторону ограничения монастырского землевладения.

1908

Кн. М. В. Горбатый завещал в 1535 г. Троице-Сергиеву монастырю 50 руб., Московскому Чудову — 15 руб., Кирилло-Белозерскому, Ферапонтову, Спасо-Евфимьеву, Хутынскому, Никольскому Шартомскому и Суздальскому Покровскому монастырям — по 10 руб., Успенскому Горицкому (в Переславле) и Новодевичьему (в Москве) — по 3 руб. и т. д. (АССЕМ. № 35. С. 92).

2. Поместная политика властей

Как было показано в первой части этой книги, политический кризис, охвативший Русское государство в годы малолетства Ивана IV, затронул и провинциальное дворянство. Многие дети боярские, не надеясь на успешную карьеру, пока великокняжеский престол занимал ребенок, решили попытать счастья за рубежом: с весны 1534 г. в Великое княжество Литовское устремился поток беглецов — служилых людей, не ослабевавший до начала 1540-х гг. [1909] Другие, оставшись на родине, ориентировались сначала на удельных князей, а затем — на лидеров боярских группировок. Как мы помним, несколько десятков новгородских помещиков весной 1537 г. по призыву мятежного князя Андрея Старицкого присоединились к его войску и после подавления мятежа были казнены. Наконец, дворяне и дети боярские сыграли не последнюю роль в январском дворцовом перевороте 1542 г., когда заговорщики во главе с кн. И. В. Шуйским свергли своего противника — кн. И. Ф. Бельского; активное участие в этих событиях приняли «ноугородцы Великого Новагорода все городом», т. е. члены новгородской

служилой корпорации.

1909

См. выше, гл. 2; гл. 5. Еще в июне 1546 г. в Литовской метрике упоминаются четверо детей боярских (Григорий Иванович Солнцев, Федор Матвеевич, Микита Гаврилович и Зык Семенович), которые, как сказано в адресованном им привилее молодого короля Сигизмунда Августа, «первей сего на имя нашо господарское з Москвы приехали» (РГАДА. Ф. 389. Кн. 30. Л. 122–122 об.). Однако в 40-е гг., по сравнению с предшествующим десятилетием, такие упоминания сравнительно редки, и речь в них, как правило, идет не о новых отъездах московских служилых людей в Литву, а о тех, кто в прежние годы нашел пристанище во владениях короля.

В обстановке непрекращающейся борьбы за власть поддержка служилого люда приобретала решающее значение, поэтому забота об интересах детей боярских (реальная или показная) должна была занять важное место в политике боярских правителей, к какому бы лагерю или группировке они ни принадлежали. Впоследствии Грозный в послании Курбскому, обвиняя князей Шуйских в расхищении государевой казны, писал: «Что же убо о казнах родительского ми достояния? Вся восхитиша лукавым умышлением, бутто детем боярским жалование, а все себе у них поимаша во мздоимание; а их не по делу жалуючи, верстая не по достоинству…» [1910] Иными словами, царь утверждал, что под предлогом сбора средств на жалованье служилым людям бояре занимались личным обогащением, а облагодетельствованные ими дети боярские получали земли не по заслугам. Критика поместных раздач эпохи «боярского правления» звучала и на Стоглавом соборе: «А у которых отцов было поместья на сто четвертей, ино за детми ныне втрое, а иной голоден; а в меру дано на только по книгам, а сметить, ино вдвое, а инъде больши…» [1911]

1910

ПГК. С. 28 (Первое послание Грозного, 1-я пространная редакция).

1911

ПРП. М., 1956. Вып. IV. С. 577.

Насколько справедливы подобные обвинения? И. И. Смирнов отнесся к ним с полным доверием, видя в них подтверждение своего тезиса о торжестве «боярской реакции» в 30–40-е гг. XVI в. [1912] Это мнение было оспорено Г. В. Абрамовичем — автором капитального исследования о развитии поместной системы в России конца XV–XVI в., затронувшим в своей работе и вопрос о поместной политике эпохи «боярского правления» [1913] . Тенденциозным публицистическим оценкам этой политики, вроде приведенной выше цитаты из послания Грозного Курбскому, ученый противопоставил данные писцовых книг конца 30-х — начала 40-х гг. XVI в. по Новгороду и Твери. Несомненной заслугой исследователя можно считать привлечение к изучению данной проблемы дворянских челобитных, дошедших до нас (в пересказе) в составе царских грамот середины 1550-х гг. и содержащих ценные свидетельства о поместном верстании 1538/39 г.

1912

Смирнов И. И. Очерки политической истории. С. 76–78, 80.

1913

Абрамович Г. В. Поместная система и поместное хозяйство в России в последней четверти XV и в XVI вв. Дис… д-ра ист. наук. Л., 1975 (машинописный экз. в Архиве СПб. ИИ РАН); Его же. Поместная политика в период боярского правления в России (1538–1543 гг.) // История СССР. 1979. № 4. С. 192–199.

На основании анализа всех перечисленных выше материалов Г. В. Абрамович пришел к выводу о том, что поместная политика конца 30-х гг., когда у власти находились князья Шуйские, полностью отвечала интересам провинциального дворянства, чем и объясняется поддержка, оказанная кн. И. В. Шуйскому детьми боярскими (прежде всего новгородскими) во время дворцового переворота в январе 1542 г. [1914] Другой важный вывод ученого заключается в том, что поместное верстание 1538/39 г., которое он связывает с деятельностью кн. И. В. Шуйского, являлось крупнейшим мероприятием по упорядочению поместной системы, заметным шагом на пути подготовки Уложения о службе 1556 г.: минимальная норма обеспечения землей служилого человека в 10 обеж или 100 четвертей доброй земли, узаконенная в 1556 г. Уложением о службе, была, по мнению историка, в основном установлена в ходе верстания 1539 г. [1915]

1914

Абрамович Г. В. Поместная политика. С. 196, 198–199. См. также: Его же. Поместная система. С. 196–198.

1915

Абрамович Г. В. Поместная политика. С. 196.

Последний вывод был оспорен Е. И. Колычевой, отметившей, что в Тверской писцовой книге 1539/40 г. упомянуты мелкопоместные дворцовые слуги, размер владений которых составлял около 50 четвертей, что в два раза меньше выведенной Г. В. Абрамовичем минимальной «нормы» поместного верстания [1916] . В коррективах нуждаются и некоторые другие наблюдения ученого.

Поскольку важную роль в построениях Абрамовича играют свидетельства о верстании конца 30-х гг., содержащиеся в актовом материале 1550-х гг., остановимся на этих материалах подробнее. В опубликованных царских указных грамотах новгородским дьякам от 1555–1556 гг. историк насчитал 9 упоминаний о поместном верстании 1538/39 г., которое он, ссылаясь на текст источника, называет «большим» [1917] .

1916

Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI века. М., 1987. С. 17.

1917

Абрамович Г. В. Поместная политика. С. 194.