Вечер страшных предсказаний
Шрифт:
Гришкова опустила глаза в пол:
– Не говори ерунды. И не забудь написать номер моего мобильника.
Клара просияла.
– Галка, что скажешь?
Румянова теребила в руках сигаретку, потом смяла ее и со злостью бросила:
– Пиши, черт с тобой. Все равно менты теперь в покое не оставят. А одним больше, одним меньше – не столь важно.
…Вернувшись на Ленину дачу, Катарина пробежала глазами по ровным строчкам и возвестила:
– Ну вот, Ленка, теперь я вроде как при делах.
– Упаси бог в такие дела ввязываться, – пискнула Майкова и потопала на кухню. – Кат, я чайку заварю, голова раскалывается.
//-- * * * --//
Припарковавшись
Баранов и свекрища воюют между собой на протяжении долгого времени. Пенсионер органически не переносит Розалию, она, в свою очередь, платит ему той же монетой. Павел Петрович относится к тем, кого хлебом не корми, а дай только с кем-нибудь сцепиться языками. А о характере Розалии Станиславовны говорить вообще не приходится. Когда титаны сталкиваются в подъезде или на улице, начинается катастрофа. По мнению Баранова, Розалия – самая развратная и несносная женщина, место которой в психиатрической клинике с ужесточенной охраной. Старика бесит факт, что Розалия в свои годы позволяет себе облачаться в одежонку, «недостойную», с его точки зрения, для женщины ее возраста. Ему наплевать, что у Розалии точеные ножки, которым завидует сама Катка. Павел Петрович впринципе не понимает, как дама, которой «далеко за тридцать», может облачаться в короткие юбки и туфли на десятисантиметровой шпильке. Это касается и макияжа свекрищи.
Однажды Баранов написал жалобу на Розалию, что та одним своим видом способна развратить всю столичную молодежь. Жалоба была отксерокопирована и разослана по разным инстанциям. Куда именно Баранов разослал бумажки, Катка до сих пор не ведает, но пенсионер пообещал, что в скором времени Розалию обязательно изолируют от общества.Потом между «любящими» соседями произошла драка. И Павел вновь принялся строчить доносы…
Нечто подобное происходит практически каждую неделю. Поэтому, углядев спешащего ей навстречу старика, Катарина мысленно перекрестилась и растянула губы в приветливой улыбке:
– Павел Петрович, доброго вам денечка.
– Здравствуй, Каточка, – подозрительно ласково ответил сосед. – Как у тебя делишки?
– Спасибо, вроде все нормально. Пока, – добавила она, косясь на собственные окна.
Баранов встал по стойке «смирно» и продекламировал:
– Катарина, выражаю тебе огромную устную благодарность за душевную доброту и заботу о ближнем. Я всегда считал тебя человеком ответственным и отзывчивым. Рад, что не ошибся. Хороших людей я помню, и ты можешь рассчитывать на любую поддержку с моей стороны.
Копейкина начала обкусывать ноготь на указательном пальце.
Пребывая явно не в себе от слов Баранова, она, не подумав, ляпнула:
– Павел Петрович, а вы сегодня ночью с кровати не падали?
Дед заулыбался:
– Понимаю, о чем ты. Нет, дорогая моя, не падал. Спал как убитый. На новом диванчике. Ой, какой же он мягонький. А кресла… Да я и мечтать не мог, что когда-нибудь настанет день и я буду восседать в таких креслах. Вы с Розалией теперь самые желанные гости в моейквартире. Милости прошу.
Ката попятилась назад.
– Я… пойду. Мне… э-э… домой надо.
– Иди, Каточка, иди. Передавай мой большущий
«Он точно с кровати рухнул, – думала Катка, несясь к лифту. – Причем не один раз».
Стоило Наташке открыть дверь, как Ката зачастила:
– Хочешь прикол? Я сейчас Баранова у подъезда встретила. У деда явные проблемы с головой.
Натка отмахнулась:
– Он к нам вчера раз десять приходил. Сначала торт принес, потом пирожные, а водиннадцать заявился и подарил Розалии какую-то книгу.
– С ума сошел?
– Да нет, просто выражал благодарность.
– Розалии?!
– Ну да. Поди плохо получить в подарок дорогую мебель. Я бы тоже не переставала раскланиваться, окажись на его месте.
– Стоп. О какой мебели речь?
– Так о нашей, вернее, уже о барановской.
– Ничего не понимаю.
Натка боязливо обернулась назад и зашептала Катке на ухо:
– Розалия отдала Павлу всю нашу мебель из гостиной. И диван, и кресла, и журнальный столик, и даже…
– Ой, смотрите, кто к нам приехал, – в коридоре нарисовалась свекровь. – Детка, ты откуда такая красивая? Из дурдома сбежала? А почему я не вижу санитаров, они на лестничной клетке остались?
– Розалия Станиславовна…
– Как прошел день рождения Ленки? Судя по твоей физиономии, вы квасили все выходные. Что пили: паленую водку, дешевый портвейн, самогон? А может, бражкой баловались?
– Мы пили вино.
– По тебе не скажешь. Посмотри на себя в зеркало. Глаза отекли, нос распух, да и взгляд какой-то бешеный.
– Почему вы отдали мою мебель Баранову?
Розалия смерила Натку гневным взглядом:
– Уже донесла, Иуда?
– Я только… случайно вырвалось.
– У тебя не рот, а сито. Я же просила тебя, дубину, по-человечески просила, держать рот на замке.
– Простите.
– Уйди с глаз долой!
Развернувшись, Розалия лениво прохрипела:
– А ты, жертва деревенских именин, следуй за мной.
ГЛАВА 4
За те два дня, что Катка отсутствовала в родных пенатах, гостиная успела видоизмениться.
В центре просторного помещения покоился белоснежный кожаный диван, чуть поодаль примостились кресла. Два журнальных столика, цена которых явно превысила шестимесячный доход среднестатистического москвича, стояли возле дивана, а на их зеркальной поверхности, чувствуя себя очень даже вольготно, разместились десятикилограммовые коты персы Копейкиных.
На стене висела огромная плазменная панель, а в углу высилась весьма оригинальная стальная стойка, заставленная литературой гламурной тематики.
Со стены были сняты две картины – их дальнейшую судьбу Катка так и не узнала, – а на ихместе висел – о ужас! – метровый постер в золотистой рамке с изображением обнаженной парочки.
С окон бесследно исчезли светлые занавески. Им на смену Розалия купила бордовыегардины с золотой окантовкой. Также в поле зрения не наблюдалось привычной пятирожковой люстры. С потолка свисало нечто. На первый взгляд конструкция здорово смахивала на детский велосипед, который был несколько раз сброшен с двадцатиэтажной башни, после чего по нему неоднократно проехала колонна самосвалов.