Вечер трудного дня
Шрифт:
Она так и сказала: «Я люблю чувствовать на себе твою тяжесть». И потом они долго, под все нарастающую непогоду за окном, доказывали друг другу, что ни смерти, ни жизни в обычном их понимании не существует, что все это сказки, придуманные людьми, которые никогда не знали любви.
Под утро шторм затих. Спокойный, немного сумрачный рассвет мерцал за окном. После завтрака они поехали в Гагры прощаться с парком, морем и собственными тенями, которые остались бродить по набережной до скончания времен. Ни Стасова друга, ни Анниной поэтессы здесь уже не было. Вчера они вернулись в Москву. Точнее, поэтесса вернулась в свою пустую
Сумрачный рассвет перешел в мглисто — золотой полдень.
Они сидели у самого моря, на открытой террасе какого-то ресторанчика, и пили теплое, полувыдохшееся шампанское. И ничего более грустного и безнадежного представить себе было невозможно…
Вечером в баре была организована общая отвальная с обильной выпивкой и множеством вкусной еды. Стас сидел рядом с ней, пил, балагурил со знакомыми, сыпал шутками и держался молодцом, только курил не переставая. Тогда она тоже стала курить сигарету за сигаретой, пока наконец Стас, продолжая что-то рассказывать соседу и даже не глядя на Анну, не вынул у нее из пальцев подряд четвертую. Закончив разговор, он обернулся и спросил:
— Зачем ты это делаешь?
— Но ведь ты же убиваешь себя. А я почему не могу?
— Брось. Мужчина все равно должен уйти первым.
Сказано это было буднично и почти равнодушно, словно говорил не Стас, а кто-то в нем совсем незнакомый Анне, бесстрастный и жестокий, знающий все наперед и ко всему готовый. Увидев лицо Анны, Стас спохватился, обнял ее, не обращая внимания на любопытные взгляды, и тихо сказал, чтобы она шла наверх и что он тоже скоро поднимется.
Эта последняя ночь была полна молчаливых слез, вздохов, сердечной боли, внезапных приступов апатии и столь же внезапных приступов любви, когда им хотелось до конца впечататься друг в друга, перемешаться плотью и кровью и под утро исчезнуть из этого мира вместе с отступающей темнотой.
На другой день в аэропорту, на посадке, они были уже как бы раздельно. И это ужаснуло Анну. Вокруг нее сидели посторонние люди. Она равнодушно наблюдала в иллюминатор, как разворачивается на взлетной полосе их маленький Ту-134, и думала, пусть бы он сейчас рухнул на Кавказский хребет, к чертовой матери. По крайней мере, кончилась бы ее мука, а все, что должно было произойти в ее жизни, уже произошло.
Потом она увидела, как по проходу идет Стас, а стюардесса кричит ему вслед, что ходить нельзя и давно пора пристегнуться ремнями к креслу. Но Стас только обезоруживающе улыбался ей в ответ и продолжал идти в сторону Анны.
С той же улыбкой он склонился к ее соседу, немногословному старому прозаику, любимцу всего семинара, и попросил его поменяться с ним местами. Прозаик тут же легко, не по-стариковски, подхватился с кресла, потрепал Стаса по плечу и, слегка клонясь вперед, пошел на его место. Самолет набирал высоту…
Все время полета Стас держал в своей руке Аннину руку, а она сидела, положив ему на плечо голову, и неотрывно глядела в иллюминатор. Умирать сию минуту ей уже расхотелось, потому что, почувствовав рядом с собой тепло Стаса, она успокоилась. Так
…Приземлялись уже в сумерках. Самолет пробил тяжелые серые облака, и оказалось, что за бортом идет снег. Было уже пятое декабря.
На такси Стас отвез Анну к Ленке, на Таганскую, потому что квартира ее была уже занята хозяйкой, и еще до отъезда Анна перекинула к Ленке книги и самые необходимые вещи.
В лифте они поцеловались на прощанье, но для Анны это было скорее формальностью, потому что, как только она ступила с трапа на землю, стало ясно: началась совсем другая жизнь и привыкать друг к другу надо будет учиться заново.
Она позвонила. Ленка прошлепала по коридору тапочками и распахнула дверь. Увидеть Анну не одну, а в сопровождении синеглазого, да еще и загорелого красавца она явно не ожидала. Прихватив рукой распахнувшийся халатик и слегка порозовев лицом, Ленка пригласила их войти. Но Анна молча грудью вдвинула Ленку в коридор, взяла из рук Стаса чемодан, бегло улыбнулась его смеющимся глазам и захлопнула за собой дверь.
Подруга не обиделась, она знала, что Анна может быть очень неприятна в гневе, и просто молча ретировалась в кухню заваривать чай и ждать подробностей. Но подробности ей пришлось узнавать из телефонного разговора, поскольку первым делом Анна позвонила Медее. Именно Медея сейчас была нужна ей, потому что в интонациях ее голоса звучали отголоски того мира, который Анна покинула несколько часов назад. Говорила в основном Анна, оставляя краткие промежутки для довольных реплик и междометий Медеи.
Повесив трубку, Анна перехватила удовлетворенный взгляд Ленки.
— Тебе хорошо радоваться. А что мне делать, если я без него жить не могу.
— Не можешь без него, значит, будешь с ним.
— Тебе хорошо говорить. Всегда получаешь желаемое.
Ленка укоризненно покачала головой, и Анна поняла, что погорячилась: Сашку она так и не получила.
— А ты не залетела, часом? У тебя что-то лицо припухло.
Ленка пыталась спровоцировать разговор на любовную тему, но несла явно не то, что нужно. Во всяком случае, тональность, в которой Анна могла и сама говорить еще месяц назад, сейчас определенно не годилась.
— Во-первых, к чему эта пошлость? Во-вторых, если и припухло, то после самолета. Перепады давления, знаешь ли. И нечего хмыкать. В-третьих, мне уже не двадцать лет и даже не двадцать пять. И в-четвертых, что будет, то и слава богу. Может, еще скажешь, что надо было предохраняться? От кого и от чего, хотелось бы знать? — Мысль, что от Стаса может исходить что-то, от чего надо предохранять себя, защищаться, показалась ей настолько нелепой и неуместной, что она рассмеялась и покрутила у виска пальцем.
— Похоже, ты не любовью занималась, а курсы молодого бойца проходила. Раз, два, три… Но если уж ты так настроена, — многоопытная Ленка примирительно кивнула, — тогда наверняка самое время для ребенка, и получиться у такой пары должно что-то очень симпатичное. Только не смотри на меня, аки волк на ягня. И не такое видывали.
Потом Ленка переложила на тарелку предусмотрительно положенные Стасом в Аннину сумку позавчерашние корольки и виноград. Увидев их, точно таких же, как позавчера, на тумбочке, у изголовья кровати, Анна заплакала так безудержно, что Ленка тут же перестала жевать и от греха подальше положила королек на место.