Вечерние новости

Хейли Артур

Эксперты, обследовавшие бронированную комнату, обнаружили там следы семени. После недели допросов одна из женщин, отрицая, что у нее были сношения с Ольссоном, призналась, однако, что как-то ночью, когда остальные спали, она мастурбировала его. Следователи скептически отнеслись к тому, что у них не было сношений, но не стали настаивать.

Отвечая же на вопросы врачей, бывшие заложники называли полицию “врагом” и утверждали, что обязаны жизнью преступникам. Элизабет обвинила одного из врачей в том, что он пытается “промыть ей мозги” и заставить ее пересмотреть свое уважительное

отношение к Ольссону и Олофссону.

В 1974 году, почти через год после трагедии в банке, Биргитта посетила Олофссона в тюрьме и разговаривала с ним целых полчаса.

Врачи со временем заявили, что у заложников была реакция, типичная для людей, попавших в “ситуацию на выживание”. Они привели слова Анны Фрейд, называющей эту реакцию “идентификацией с агрессором”. Но трагедия в шведском банке создала свой утвердившийся термин – Стокгольмский синдром.

– А это ведь точно, мам, – сказал Никки.

– Я никогда этого не знал, Джесси, – добавил Энгус.

– Есть еще что-нибудь интересненькое – расскажи! – попросил Никки.

– Есть кое-что. – Джессике приятна была его просьба. Она снова обратилась к воспоминаниям, связанным с генералом Уэйдом. “Я хочу дать вам два совета, – сказал он однажды своим слушателям, обучавшимся борьбе с терроризмом. – Если вас захватят в плен или вы станете заложником, бойтесь Стокгольмского синдрома! И во-вторых, имея дело с террористами, не забывайте, что заповедь “люби врага своего” – пошлая глупость. Но не ударяйтесь и в другую крайность: не тратьте времени и сил на ненависть к террористам, потому что ненависть – чувство непроизводительное, опустошающее. Просто ни на минуту не доверяйте им и не увлекайтесь ими и никогда не забывайте, что это – враг”.

Джессика повторила Никки и Энгусу этот совет Уэйда. Она рассказала про угоны самолетов, когда людей захватывали, над ними издевались, а они начинали дружелюбно относиться к своим захватчикам. Так было с пассажирами рейса “ТВА” № 847 в 1985 году, когда некоторые из них с сочувствием отзывались о шиитах-угонщиках и по их высказываниям ясно было, что они распропагандированы захватчиками.

– Словом, ты хочешь сказать, Джесси, – подытожил Энгус, – что не надо попадаться на удочку и считать Висенте человеком, с которым легко иметь дело. Как-никак он враг.

– Если бы он им не был, – заметила Джессика, – он ушел бы отсюда, а не сторожил бы нас.

– А мы прекрасно знаем, что уйти он не может. – Энгус повернулся к срединной клетке. – Ты понял, Никки? Твоя мама права, а мы с тобой не правы.

Никки молча кивнул. “Одной из самых печальных сторон их заточения, – подумала Джессика, – является то, что Никки пришлось столкнуться с жестокой реальностью человеческой низости раньше, чем это обычно бывает”.

***

Как обычно в Перу, весть о похищении семьи Слоуна дошла по радио до самых дальних уголков страны.

Вскоре между Мигелем и одним из вождей “Сендеро луминосо” состоялся телефонный разговор. Оба понимали, что телефонная линия проходит через другие селения, где кто угодно, включая армию и полицию, может услышать их разговор. Поэтому

они обменивались общими фразами и завуалированными намеками, на это перуанцы большие мастаки.

Разговор сводился к следующему: что-то надо предпринять – и притом немедленно, – чтобы показать этой американской телестанции Си-би-эй, что она имеет дело не с идиотами и не со слабаками. Можно убить одного из заложников и бросить труп в Лиме, чтобы его там нашли. Мигель согласился, что это произвело бы впечатление, но предложил, однако, держать пока всех троих заложников живыми – как-никак это капитал. Вместо того чтобы убивать заложников, он рекомендовал поступить иначе: он вспомнил кое-что, о чем узнал в Хакенсаке, и, с его точки зрения, психологически это произведет более сильное воздействие на тех, кто находится по другую сторону, в Нью-Йорке.

С Мигелем тотчас же согласились, и, поскольку для выполнения его затеи требовался транспорт – легковая машина или пикап, – решено было немедленно выслать первую попавшуюся машину из Аякучо в Нуэва-Эсперансу.

Тем временем в Нуэва-Эсперансе Мигель сразу начал подготовку к операции и послал за Сокорро.

На глазах у Джессики, Никки и Энгуса маленькая процессия остановилась у клеток. Это были Мигель, Сокорро, Густаво, Рамон и еще один из охранников. Вошли они настолько целеустремленно, что ясно было: что-то должно произойти, и Джессика, Никки и Энгус с опаской ждали, что будет дальше.

Джессика решила про себя: чего бы от нее ни потребовали, она подчинится. Прошло шесть дней с тех пор, как она записалась на видеопленку, а перед этим – из-за ее отказа выступать – Никки прижигали сигаретой грудь. С тех пор Сокорро ежедневно приходила осматривать ожоги, и они уже начали подживать, так что Никки теперь почти не страдал. Но Джессика, чувствуя себя виноватой, решила ни за что больше не причинять сыну боли. Поэтому, видя, что террористы вошли в клетку к Никки, Джессика в тревоге воскликнула:

– Что вы собираетесь делать? Умоляю, только не причиняйте ему боли. Он уже достаточно настрадался. Возьмитесь лучше за меня.

На ее мольбу ответила Сокорро – она повернулась к Джессике и сквозь разделявшую их стенку крикнула:

– Заткнись! Все равно мы сделаем, что задумали: ты этому не помешаешь.

– Что же вы хотите с ним сделать?

Джессика увидела, что Мигель внес в клетку Никки деревянный столик, а Густаво и четвертый человек схватили Никки и крепко держали его, чтобы он не мог шевельнуться. Джессика снова закричала:

– Это же несправедливо! Отпустите его, ради всего святого!

Не обращая внимания на Джессику, Сокорро объявила Никки:

– Сейчас тебе отрежут два пальца. При слове “пальцы” Никки, который и так уже находился на грани истерики, отчаянно закричал и забился. Сокорро продолжала:

– Эти люди отрубят тебе пальцы – так решено. Но тебе будет только больнее, если ты станешь отбиваться, так что сиди смирно!

Невзирая на ее слова, Никки что-то забормотал, глаза его дико завращались, и он еще отчаяннее принялся вырываться, – Нет! – пронзительно закричала Джессика. – Только не пальцы! Он же пианист! Вы всю жизнь ему загубите…