Вечерний Чарльстон
Шрифт:
– Ну, во-первых, ваше величество, их новая антироссийская политика, равно как и вылазки вооруженных банд на нашу территорию и на территорию наших протекторатов, привели к тому, что Австрия вновь запросила мира. Мне кажется, что здесь необходимо ужесточить условия наших предыдущих договоренностей и сделать все, чтобы не допустить дальнейших происков англичан. Но перегибать палку не надо, и вот почему. Нам ни в коем случае не стоит влезать слишком плотно в дела балканские. Да, там задействованы славяне, пусть не все они и православные – взять хотя бы тех же католиков-хорватов. Вся беда в том, что все эти «братушки» захотят использовать Россию для создания своих независимых государств, после чего тут же о ней забудут. Вспомните сербов – сколько
– Да, все было именно так, – вздохнул император. – Получается, что Россия обязана всем, ей же – никто.
– А «Начертание» Илии Гарашанина, – напомнил я. – Этот документ наполовину написан в парижском отеле «Ламбер» [77] , a наполовину сочинен покойным турецкоподданным Михаилом Чайковским – да упокоит Господь его грешную душу. Это «Начертание» полно идеями «революционной войны», провозглашенной якобинцами. В будущем адепты сего документа наплодят в Сербии множество тайных обществ, одно из которых осуществит в 1914 году убийство наследника австрийского престола Франца-Фердинанда, что станет казусом белли для начала Первой мировой войны.
77
В отеле «Ламбер» располагалась штаб-квартира ярого русофоба князя Адама Чарторыйского.
– Вот как? – покачал головой Николай. – Хотя чему тут удивляться – все тайные общества в итоге становятся рассадником убийц и заговорщиков.
– Андрей Борисович, – спросил меня Перовский, – а нельзя ли создать вполне легальную и добропорядочную партию, состоящую из южных славян, которая будет с уважением относиться к России и станет проводником наших интересов на Балканах?
Я задумался. Мне и самому порой казалось, что общеславянские идеи должны в итоге объединить народы, говорящие на одном языке – или на близкородственных языках – и исповедующие одну веру. Но жестокая реальность каждый раз доказывала мне, что национальный эгоизм, алчность и жажда власти оказывались сильнее. Достаточно вспомнить сербско-хорватскую взаимную резню во время Второй мировой, а также в девяностых годах, или ту же бандеровщину.
Впрочем, я не стал говорить об этом со своими собеседниками и лишь пообещал им как следует подумать над всем здесь сказанным.
9 июня 1855 год. Станица Чамлыкская
Лабинской оборонительной линии
Кавказского линейного войска.
Майор Гвардейского Флотского экипажа
и офицер по особым поручениям
Министерства иностранных дел
Российской империи
Павел Никитич Филиппов
Недели две я пользовался гостеприимством станичного атамана. Скучать с ним не приходилось – за свою долгую и полную приключений жизнь бывший командир гвардии персидского шаха повидал немало.
Я, в свою очередь, рассказал Скрыплеву про разгром англо-французского флота на Балтике, про отражение вражеского нападения на Севастополь и про наши текущие дела. Кое-что о том, что я ему сообщил, он уже слышал, но описание чудесных машин, летающих по небу и обрушивающих на голову врагов смертоносный огонь, про корабли без парусов, которые в одиночку могут сражаться с целой эскадрой, для старого рубаки было в диковинку.
– Это что ж получается, Павел Никитич, – удивился Скрыплев, –
Я лишь развел руками, заявив, что Россия и без этих чудес всегда побеждала супостатов. О нашем иновременном происхождении я, естественно, рассказывать Скрыплеву не стал. «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь», – говаривал царь Соломон. Не стоит забивать голову пожилого человека вещами, которые могут помрачить его разум.
А вот вчера наконец прибыл человек, которого Скрыплев решил дать мне в помощники. И хотя чин у Ерофея Мещерякова был небольшой – хорунжий [78] , но держался он с достоинством, без подобострастия. Правда, Скрыплева он немного побаивался – это я успел заметить, – но относился к нему, как сын относится к строгому родителю.
Внешне Ерофей больше смахивал на уроженца Индостана, чем на кубанского или терского казака. Среди станичников порой встречались люди с чертами лица, схожими с кавказцами, но тут передо мной стоял одетый в черкеску казак, весьма смахивающий на индийского актера Радж Капура в молодости, только с бородкой. Я решил потом наедине потолковать со Скрыплевым, чтобы поподробней узнать биографию его протеже.
78
Хорунжий – офицерский казачий чин, соответствующий чину подпоручика в пехоте или корнету в кавалерии.
А пока в моем присутствии станичный атаман велел хорунжему слушаться во всем меня и, если нужно, «положить живот свой за матушку-Россию».
Вечером же Скрыплев рассказал мне историю семьи Ерофея, одновременно пояснив некоторые интересующие меня моменты.
Отец хорунжего был родом из касимовских татар, правда, давно уже обрусевших и принявших православие. Урядник Тимофей Мещеряков служил в оренбургском казачьем войске. Во время стычки с кочевниками-людоловами он попал к ним в плен и был продан в рабство в Персию. Там уряднику посчастливилось попасться на глаза Самсон-хану – командиру русской гвардии шаха.
Самсон Макинцев выкупил Тимофея и сделал его своим сарбазом [79] . Храбрый и умный казак сумел заслужить доверие Самсон-хана. Вместе со Скрыплевым он стал ближним человеком в окружении своего командира. Со временем он женился, купив на невольничьем рынке индийскую красавицу, захваченную в плен афганцами.
Супруга Тимофея оказалась знатного рода. Ее родственники долго разыскивали девушку, рассчитывая выкупить из неволи. Но, когда они в конце концов нашли ее в Персии, то оказалось, что она уже замужем за иноверцем и успела стать матерью двух сыновей. К тому же Анисья – так Тимофей окрестил свою жену – полюбила мужа и не очень-то и хотела возвращаться под родной кров.
79
Сарбаз (фарси) – солдат.
Всего у Тимофея Мещерякова родилось трое сыновей и две дочери. Правда, вскоре после рождения последнего ребенка – девочки, он погиб в схватке с разбойниками-куртатинцами [80] . Но Скрыплев не оставил в беде осиротевшую семью своего боевого товарища. Он воспитал детей Мещерякова, как своих, а когда в 1839 году все желающие из числа «Батальона богатырей» изъявили желание вернуться в Россию, в числе прочих оказались вдова и дети Тимофея Мещерякова. Они прибыли в Тифлис 5 марта, где, получив государево прощение, отправились в одну из станиц Лабинской линии.
80
Так на Востоке называли курдов.