Вечерний Чарльстон

Харников Александр Петрович

Полторы недели назад Мейбел и ее новый муж, Ник Домбровски, прибыли в Чарльстон. Сначала он мне очень не понравился – акцент северянина, труднопроизносимая фамилия, да и манеры его явно не южные, хоть он и был всегда вежлив. Но за несколько дней отношение мое к нему сильно изменилось. Я-то думал, что это – типичный нью-йоркский хлыщ, а потом вдруг узнаю, что он – офицер русской армии, награжденный практически всем, чем только можно, причем за боевые заслуги. Я его спросил об этом, а он, мол, ничем особым я не отличился, мне просто повезло… Конечно, конечно, охотно верю, что боевые награды дают всем подряд за красивые глаза…

Да, когда-то и я, в свои восемнадцать лет, записался

в южнокаролинское ополчение в двенадцатом году, но войны так и не увидел. Хотя, конечно, в начале пятнадцатого года мы ожидали нападения частей английского генерала Кокрана. Но пришла новость о Гентском мире, и боев так и не произошло. А до того мы лишь пребывали в «боевой готовности» – должны были по первому зову явиться в расположение части, да собирались раз в месяц пострелять и выпить виски.

Прямо перед началом войны я успел сыграть свадьбу, в тринадцатом году у меня родилась Мередит, а в четырнадцатом – Берти, при родах которого умерла моя Сара. И с тех пор я больше не женился – не скажу, чтобы я жил отшельником, просто жену свою до сих пор обожаю. А женщины… есть в округе вдовушки, да и на худой конец всегда можно переспать и с рабыней. Но так я грешил редко – родится ребенок, и не знаешь, что делать, с одной стороны, негритенок, а с другой – плоть от плоти твоей. Вот как Агнес, которая теперь служит у Мейбел с Ником. Меня, к счастью, Бог миловал, и никого я ни с одной невольницей не зачал. А теперь и возраст уже не тот, да и скоро правнуки пойдут. Я надеюсь… Мейбел уже замужем, а у Джимми, как я слышал, тоже имеется невеста.

Ну что ж… пора праздновать! Ведь кто ко мне только ни приехал… Тут и мои родственники, и родня по линии зятя, и соседи, и местные политики, и кое-какие друзья молодых – кто из Балтимора, а один вообще из Нью-Йорка – какой-то Грили, еще и аболиционист. Впрочем, он был со мной весьма вежлив и никоим образом не хаял того, что видел у нас – наоборот, он мне сказал, что ожидал совсем другого, прямо как из пасквиля этой дурочки Гарриеты Бичер-Стоу под названием «Хижина дяди Тома». А увидел сытых и довольных чернокожих, живущих в весьма добротных домиках – я специально за этим слежу, – а также ухоженные поля, сады, скотный двор, конюшню…

Я его еще спросил, не поменял ли он своего мнения про рабство, на что тот меня спросил, хотел бы я стать рабом… Я ответил ему, что мой прапрапрадед провел семь лет в договорной кабале, оплатив таким образом дорогу из Англии в Чарльстон, и не жаловался никогда. А что потом стал свободным – так на то он и белый. В общем, мы не поняли друг друга, но, такое у меня сложилось впечатление, все равно остались если не друзьями, то хорошими знакомыми.

И вот, наконец, сам праздник. Моя любимая внучка, как мне показалось, затмила всех своей красотой, да и Ник, пусть северянин и с непроизносимой фамилией, смотрелся весьма достойно. И я потом тихо сказал Мейбел, что он, как мне кажется, будет очень хорошим мужем.

– Как ты, дедушка, – просияла она.

– Так ты же не знала свою бабушку.

– Я вижу, как ты ее любил, – кивнула та. – Эх, будь при родах кто-нибудь из русских, бабушка бы, наверное, выжила… Но я думаю, что и Ник будет так же меня любить. А когда у нас дети родятся, мы приедем тебя навестить.

– Буду ждать! – сказал я, а на глаза навернулись слезы.

Вечер был незабываемый, а на следующий день разъехались гости. В тот же вечер мы с моим зятем, Джимми и Ником уединились в моем кабинете за рюмочкой хорошего портвейна, и неожиданно для меня Джимми заговорил о серьезных материях:

– Дедушка, видишь ли… Мы с Ником приехали сюда в первую очередь для того, чтобы отпраздновать их венчание с самыми нам дорогими людьми –

такими, как ты. Но так получилось, что у нас есть и… другие дела, и мы хотели бы их с тобой обсудить.

Примерно такими словами начинал разговор мой Берти, когда собирался просить денег. И я с улыбкой ответил:

– Конечно, внучок. Сколько тебе нужно?

Джимми на меня даже обиделся:

– Ты нас не так понял. Видишь ли… у нас есть причины полагать, что в будущем все может измениться к худшему. Ведь ты сам видишь, хлопок мы продаем задешево, а товары, привезенные из Европы – да и с Севера, – стоят у нас намного больше, чем на Севере.

– Но мне хватает даже на это, – усмехнулся я и демонстративно погладил бутылку дорогого портвейна 1827 года.

– И сколько ты получаешь за свой хлопок?

– В прошлом году по девять центов за фунт. В этом, наверное, будет примерно столько же. Может, даже чуть больше.

– А тот же фунт хлопка в Лондоне стоит в два раза больше. И перевоз не столь уж и дорог.

– А что поделаешь? Ведь других предложений нет.

– А если будут? Например, по двенадцать центов.

– Не откажусь… Столько платили в тридцатых – но это было тогда.

– Мы с Ником представляем Русско-Американскую Атлантическую торговую компанию. И она готова платить на тридцать процентов больше, чем северяне. Тебе можем сделать даже на цент больше, а другим – те же двенадцать центов. И товары мы будем продавать дешевле.

– Ну что ж… я бы согласился. И другим рассказал бы. Вот только вы не боитесь, что северяне могут очень сильно обидеться?

– Видишь ли, дедушка. Северяне начинают ненавидеть нас все сильнее, даже несмотря на то, что именно сельскохозяйственные культуры Юга – хлопок, табак и в некоторой мере рис – составляют две трети всего экспорта САСШ. И даже несмотря на то, что наживаются на нем, как ты и сказал, именно северяне. Проблема в другом – практически вся промышленность сконцентрирована в северных штатах. А нам нужна своя, чтобы производить оружие, боеприпасы и многое другое в достаточных количествах. Нужны и железные дороги – у нас их слишком мало, пропускная способность их недостаточная, а для новых – да и для поддержания старых – нужны паровозы, вагоны, рельсы, шпалы… И верфи для нужд флота.

– То есть ты думаешь, что скоро начнется война…

– Увы, дедушка. Вопрос лишь во времени – рано или поздно наши северные друзья придут, чтобы расправиться с нами. Не важно, под каким лозунгом – то ли это будет борьба с рабством, то ли наказание зарвавшихся южан, то ли еще что. Северные газеты уже начали кампанию против нас. Но время у нас пока есть, хотя точно никому не известно, сколько. Не так давно в Нью-Йорке прошло сборище радикалов из будущего большинства в Палате представителей. И даже уже определились с кандидатом в спикеры – это будет некий Гиддингс из Огайо. Но, главное, определили основное направление деятельности – не только противодействие рабству, но и дальнейшее усиление Севера. И ослабление Юга – его они видят только в качестве источника экспортного товара. Всех подробностей мы не знаем, но и этого, как мне кажется, более чем достаточно.

Я задумался. Сказать, что информация меня шокировала – это не сказать ничего. Гиддингса я знал лично и ничего хорошего от него не ожидал. Да и слишком много было признаков того, что мы на пороге чего-то нехорошего. Но я все же решил уточнить.

– Ты уверен в этой информации?

Джимми посмотрел на доселе молчавшего Ника, и тот с легким поклоном сказал:

– Мистер Худ, наша служанка Агнес – вы ее видели – ранее служила у Нэта Бэнкса. Там ее обязанностями было «принеси-подай», и, как это часто бывает с мулатками, не только.