Вечерний круг
Шрифт:
— М-да, — кивнул Цветков. — Верно ты говоришь. Ну-с, а с чего же мы всё-таки начнём? — обернулся он к Углову.
— Считаю самым слабым звеном в этой троице Левицкого, — ответил тот. — Надо бы начинать с него. Но он, возможно, меньше всех информирован, вот чего я боюсь. Так, знаете, бывает. Всё-таки заведующий всем комплексом. Его не обойдёшь. В таком случае откупаются. Начнём с него — только распугаем остальных. И тогда все концы в воду. Потехин это в два счёта организует.
— Но и с него начать рискованно, с Потехина этого, — покачал головой Цветков, оставив в покое свои карандаши. Теперь он вертел в руках очки. — Пока у них особой тревоги не должно
— А что, если начать с Горохова? — предложил Лосев. — Это и вовсе никого из них не напугает. Ведь никто из них не узнает, о чём мы теперь с Гороховым беседуем.
— Не пойдёт, — решительно возразил Эдик. — Он не даст сейчас нужных показаний. На нём же убийство! Шутка? Зачем ему ещё эти дела? Ни слова не скажет, конечно. Так если уж придётся признаться в убийстве, он его объяснит пьяной дракой. Бытовое, мол. А так — умысел уже, да какой! Нет, ни слова, конечно, Горохов не скажет сейчас, ручаюсь.
— Резон тут есть, — кивнул Цветков и обратился к Лосеву: — А что эта самая Майя, даст показания на них?
— Нет-нет. Пока и предлагать нельзя, — забеспокоился Виталий. — Она только-только заколебалась, только засомневалась. Я с ней должен ещё увидеться. Она будет сама решать. А пока рано. Можно всё испортить.
— Ишь психолог! — усмехнулся Цветков одобрительно. — Ладно. Отставим её пока. Пусть переживает и осмысливает. Что же у нас остаётся?
— Кажется, остаётся только Левицкий, — с неудовольствием ответил Углов. — А он, я боюсь, не очень-то может быть в курсе дела.
— Я думаю, он в курсе всех дел, — неожиданно заявил Лосев.
— Почему ты так думаешь?
Цветков даже перестал крутить очки, что-то в тоне Лосева его насторожило.
— Вторую записку вспомнил из того бумажника, — ответил Виталий. — Там Левицкий сам распределил доходы. И себе отвалил двадцать пять процентов. Больше всех, между прочим. Больше даже Потехина. Значит, он в курсе всех дел.
— Гм… Вполне резонно, по-моему, — подумав, сказал Цветков и посмотрел на Углова.
— Да, — ответил тот. — Пожалуй, он в курсе.
— Дайте нам этого Левицкого на двоих с Лосёвым, — азартно предложил Эдик. — Для беседы. Никуда он от нас не денется. Все выходы закроем, точно говорю.
На том и порешили.
Если бы только Эдик знал, какой выход найдёт Левицкий!
Он явился необычайно импозантный, в щегольском, каком-то сверхмодном, бежевом костюме, тёмно-коричневой, заграничного покроя рубашке, с полосатым галстуком, бритый, тщательно подстриженный и слегка даже надушённый. Высокий, статный ещё, лишь недавно начавший полнеть. Породистое, мужественное лицо с орлиным носом, огненные, карие глаза, над ними вразлёт, с красивым изломом соболиные, густые брови, надменный поворот головы, перстень-печатка на большой холёной руке, необыкновенные какие-то часы на толстом дорогом браслете. Словом, такой мужчина мог только присниться в стыдливых девичьих снах, о таком могла мечтать и сходить с ума не одна женщина. Он как будто был специально для этого создан природой. Это подтверждали и какие-то естественно-обольстительные манеры Левицкого, его обаятельная белозубая улыбка, горячий, чуть затуманенный взгляд, какой-то завораживающий, обволакивающий, наконец, его плавные широкие жесты, словно он вот-вот готов был дружески обнять своего собеседника. Виталий почему-то без труда представил, как уверенно и победно ведёт себя Левицкий с женщинами.
Однако на этот раз,
— Приветствую вас, дорогие товарищи, — произнёс он, глядя на Лосева и Албаняна прямо-таки с братской, хотя и несколько снисходительной, нежностью. — Чем могу быть полезен героям с Петровки, тридцать восемь? — Он посмотрел на свои необыкновенные часы и небрежно осведомился: — Надеюсь, за час управимся? Сегодня генеральная во МХАТе. Кстати, не желаете ли посмотреть? Прелестная вещица. Героиня там бесподобна.
Он был, однако, слишком суетлив, эта суетливость выдавала его состояние.
— Постараемся управиться побыстрее, — охотно откликнулся Лосев. — Многое будет зависеть от вас самого, Вадим Александрович. Присаживайтесь.
— О, за меня не беспокойтесь, не беспокойтесь, — замахал обеими руками Левицкий, опускаясь на стул и свободно закидывая ногу на ногу. — Сделаю всё возможное. А что, — голос его чуть заметно дрогнул, — предстоит серьёзный разговор?
— Как всегда у нас, — ответил Лосев миролюбиво. — Но сначала разрешите представиться. Инспектор уголовного розыска Лосев. А это — старший инспектор управления БХСС Албанян.
— Очень, очень приятно, — ослепительно улыбнулся Левицкий и даже сделал движение, намереваясь протянуть руку, но вовремя сообразил, точнее, почувствовал неуместность этого жеста и добавил: — Рад встретить столь симпатичных и интеллигентных людей. Очень похожи на идеальных литературных героев, — засмеялся Левицкий. — Вообще-то, — он снисходительно улыбнулся, — я привык встречаться здесь на более высоком уровне. И не только здесь, разумеется, но и в домашней обстановке. Скажем, с генералом… — Он с дружеской небрежностью назвал фамилию одного из руководителей главного управления. — Но ничего, ничего. Давайте, друзья мои, приступим к делу. Советская милиция своей почётной, трудной, иной раз опасной работой заслужила уважение и любовь советских людей-тружеников. Я даже писал однажды об этом в газете. Минуточку! Я, кажется, случайно захватил вырезку. Да, конечно!
Он похлопал зачем-то себя по карманам, как бы создавая эдакую напряжённую паузу, затем точным и эффектным движением вынул из внутреннего кармана пиджака заготовленную заранее газетную вырезку и протянул её Лосеву.
— Прекрасно, прекрасно, — сказал тот, принимая статью, — мы с нею, конечно, ознакомимся. А пока, если не возражаете, мы действительно приступим к делу.
— Ради бога, — прижал руку к груди Левицкий. — Что вас интересует?
— Нас интересует коллектив, — сказал Виталий, — который вы, Вадим Александрович, возглавляете.
— Временно.
— То есть как временно? — удивился Виталий.
— Я — человек театра, друзья мои, — патетически провозгласил Левицкий. — Я вышел из него и вернусь туда. Меня там ждут.
— С театром, кажется, связана, и ваша судимость? — осведомился Эдик.
— О, это величайшее недоразумение. Величайшее, — горестно покачал головой Левицкий. — Если угодно, спросите моих друзей… — Он назвал нескольких известнейших актёров, прибавляя к фамилиям уменьшительные имена и тем как бы подчёркивая свою близость к этим людям. — Они вам скажут, как было дело. Фемида на этот раз совершила ошибку. Напрасно ей завязали глаза, ах, как напрасно!