Вечером осени
Шрифт:
– Познакомимся?
– Давай)
– Дмитрий), а ты Виктория). Очень приятно))
– Да). Мне тоже)
Что дальше? Начать задавать глупые вопросы, вроде «А у тебя есть парень?», «А ты работаешь или учишься?», «А какие любимые цветы?..»
В диалоге появляется:
– Как удалиться с этого сайта?
Вопрос заставляет замешкаться. Но тут же собираюсь и отвечаю:
– Сейчас посмотрим). Ты есть во ВКонтакте?
– Да)
Мигом перемещаюсь на свою страницу в соцсети. Строка поиска, имя, город. Вот! Тут фото побольше… Да ведь это и вправду ты!
– Я тебя
– Хорошо))
– А ты… не помнишь меня?)
– Нет) А должна?
Конечно, не должна.
– Ладно, не важно)). Сейчас посмотрю, как удалиться со знакомств, и напишу тебе.
– Посмотри)
Я дарю тебе розу. Одну красную розу. Романтик, хе-х…
Идём рядом, ты держишь цветок, улыбаешься и не смотришь на меня. А я рассказываю о своей жизни.
– Ну, сначала я родился…
Смеёшься. Наверное, думаешь: вот же идиот…
– …и этим летом закончил универ, сейчас работаю.
– Интересная работа? – спрашиваешь, стрельнув в меня взглядом.
– Как сказать… – Пинаю попавшую под ноги веточку, отлетает в цветную листву на обочину тротуара.
– А почему у тебя шнурки болтаются?
Действительно? Смотрю на кроссовки.
– А что?
– Да так… – Снова смеёшься и глядишь на меня.
Останавливаюсь, приседаю и начинаю заправлять шнурки. Ты не замедляешь шаг – идёшь вперёд. Приходится догонять.
Наша первая встреча – не считая той дождливой – спустя три недели после знакомства в интернете. Перед прогулкой я стоял у твоего подъезда, мял целлофан розы и покусывал губу. Странно, никогда раньше не трясся ни перед одним свиданием. Ты вышла, и я сразу тебя узнал: такая стройная, такая… плавная. Взглянула, выстрелила изумрудом и, смущённо улыбнувшись, отвернулась.
Да, у меня случилось всё банально: влюбился с первого же взгляда, как в слащавой мелодраме или какой-нибудь лавбургерской книжонке. Начал заикаться, заговариваться, а ты терпеливо слушала меня и многозначительно молчала. На мои вопросы отвечала односложно, скромно улыбалась.
По приезде домой сразу пишу тебе ВКонтакте. Замечаю, что обновила аву: сфоткалась с моей розой. Чуть не мру от счастья.
Ко второму свиданию покупаю маленького говорящего мишку, держащего цветок. Вручаю тебе и… беру за руку. Твоя ладонь и пальцы холодные. Поднимаю их и начинаю греть дыханием.
– Дима! – вскрикиваешь ты, засмеявшись. – Прекрати!..
Но я продолжаю, пока не согрел. А потом долго извиняюсь, что так засмущал.
Мы идём по парку. Справа дорога, от шума которой разговаривать толком не получается. А слева – чугунная ограда из сплетённых лепестков. За ней – роща. Я обнимаю тебя за плечи, прижимаю к себе. Ты вновь скромно молчишь, лишь изредка отвечаешь на вопросы, а я всё говорю и говорю. Рассказываю, что пишу книгу о любви, где сюжет разворачивается в предновогоднем городе, и главную героиню зовут Катерина. Она – певица. А главный герой – писатель – влюблён в неё.
– В общем, – говорю, – допишу и дам почитать.
Ты улыбаешься, киваешь. Твоя чёлка чуть сбивается, и ты лёгким движением поправляешь.
Завитки ограды, подражая живому, растут бесконечной цепью, но встречаются
– Пойдём в лес!
Гляжу на тебя. Увидев взгляд, направленный на тропу, уводящую в тень парка, не могу сдержать смех.
– А вдруг я маньяк!
– Ах-ах, нет! – Ты отодвигаешься, но я обнимаю крепче, взяв за талию.
– А всего ничего меня знаешь и – в лес!.. – замечаю я.
– Ты же хороший, вижу это.
Чувствую, как ты расслабляешься под моей рукой и прижимаешься ко мне.
***
В пятнадцать я видела мир совсем не так, как видели его мои подружки: на уме у них уже каблуки, мини-юбки, вставки под лифчик и ухажёры. В почёте были ухажёры старше на три, пять, а то и семь лет. Считалось, что если на пятнадцатилетнюю девчушку посмотрит парень лет двадцати, то девчушка – авторитет с крышей. Я в том возрасте думала совсем о другом. Мне всё как бы погулять во дворе, на качели покачаться, зимой— с горы съехать, а домой вернувшись – Лялю куклу мою понянчить, да Барби нарядить.
И ещё: видела, как мои недавние подруги после какой-нибудь ночной гулянки начинают гнить. Да, прямо там гнить, под мини-юбкой. Не видела это напрямую, но… не знаю, будто внутренним взором. И стала замечать парней, у которых на меня горят глаза. В буквальном смысле, таким огнём как в печке. У некоторых даже шёл дым. У многих в районе штанов тоже что-то подгнивало.
А ещё начала бояться домового. Ночами, бывало, придёт ко мне, одеяло уберёт и гладит по спине. Нежно так. А мне и боязно, и приятно. Руки у него мохнатые, как лапы у кота, и дыхание горячее-горячее! Лежу с закрытыми глазами, а уже мОчи нет – открою, его и след простыл.
Ещё боялась бабку-огородницу. Как-то в сумерках пошли с братом домой через чужие огороды. И выбесил он меня, как обычно, ныл чё-то, я и пригрозила ему бабкой той. А бабка – легка на помине – выскочила, и за нами! Братец тогда маме на меня нажаловался, а мама мне взбучку устроила, и, шлёпая, молитву всё читала.
Однажды в школе я сказала училке, что у неё над головой чёртик витает, что не к добру. Она-то и отправила к врачам. Врачи меня в своей больнице обвешали приборами, что-то всё замеряли – с умным видом – а я сидела да ногами болтала. Потом позвала меня из палаты психологичка и спрашивает: ты правда что-то видишь? Вижу, отвечаю, со зрением у меня всё хорошо! Но она не про то спрашивала, а про чертей этих, бабок-огородниц да домовых. А то, что у неё самой глаз на меня горит и под юбкой гниёт, так я промолчала вовсе. Нет, говорю ей, ничего такого я не вижу. А она: да зачем же тогда говорила, что видишь? Я ей: так, просто!
И отпустили.
***
– Что с тобой? – спрашивает Саня, сворачивая на трассу.
– Всё хорошо, – отвечаю, смотря на далёкие огоньки города.
– Лыбишься всю дорогу, как идиот.
Молчу.
– Колись давай. – Он тыкает меня в плечо. – Опять Алёна что ли?
– Нет! – смотрю на друга. Тот следит за дорогой, обгоняет. – С чего ты взял?
– Не слепой, – усмехается он. – Ты такой всегда, когда у тебя появляется девушка.
Поток машин становится гуще. Приближаемся к городу.