Вечное
Шрифт:
— Эльза Моранте. Она получила премию Виареджо [143] .
— О чем она пишет?
— О семье и о любви.
— А как насчет другой писательницы, постарше, которой дали Нобелевскую премию?
— Грация Деледда.
— О чем она писала?
— О семье и о любви.
Марко усмехнулся, но промолчал.
Элизабетта улыбнулась ему в ответ:
— Хочешь сказать, я должна писать о семье и о любви?
— Если тебе это нравится — то да. — Марко снова закрыл машинку чехлом, сверху положил рукопись
143
Премия Виареджо — одна из старейших и наиболее престижных литературных премий Италии.
— Это не так-то просто.
— Ты справлялась с задачами посложнее. Иди наверх и поработай. Там тихо. — Марко перенес сад Элизабетты на крышу бара «Террицци». Вся семья, включая Ньокки и старикана Рико, с удовольствием выращивала там свежую зелень и цветы. — Ты просто начни, и посмотрим, что получится. А я прослежу, чтобы пацан не свалился в Тибр.
— Возможно, так я и сделаю, — просияла Элизабетта. — Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, — сказал Марко и поцеловал ее еще раз. Довольная Элизабетта пошла наверх, а он смотрел ей вслед, думая про себя: «Спасибо за совет, Сандро. На этот раз я к нему прислушался».
Эпилог
Элизабетта рассказала сыну свою историю, а Сандро самозабвенно ее выслушал — способность сосредотачиваться он явно унаследовал от отца. Она поведала все с самого начала, с того дня, когда на берегу Тибра решила первый раз поцеловаться с Марко, а затем ее поцеловал Алессандро Симоне. Рассказ занял все утро, и закончила его Элизабетта тем днем, когда Марко вручил ей отремонтированную «Оливетти». Кое-что из этого сын слышал раньше, но правды об отце ему прежде не говорили.
Все это время выражение его лица почти не менялось, разве что он рассмеялся, услышав историю о том, как Марко в Палаццо Браски взобрался на колонну, чтобы поправить фашистский флаг; когда Элизабетта подошла к рассказу о золоте и rastrellamento в гетто, он озабоченно нахмурил юный лоб, а к концу повествования, когда Элизабетта говорила о случившемся на станции Модена, где Сандро погиб, спасая жизнь Марко, на карие глаза ее сына навернулись слезы, но он не заплакал — как и она, которая ради блага мальчика держала себя в руках.
В окно столовой струились лучи солнца, наполняя ее золотистым теплом. Элизабетта любила свою большую квартиру, которую они смогли себе позволить благодаря успехам Марко с сетью баров «Террицци». Ньокки спала на своем стуле у стола, а вот Рико уже скончался, хотя прожил долгую и восхитительную жизнь.
Элизабетта вздохнула, подводя итог:
— Ну вот и вся история. Знаю, сложно выслушать все вот так за один раз, да и трагических подробностей в ней много, однако ты уже вырос, и я хотела, чтобы ты узнал правду. Понимаешь?
— Да, — кивнул Сандро, убирая со лба светло-каштановый локон.
—
— Да. — Сандро снова кивнул, поджав губы.
— Наверное, слышать такое для тебя странно?
— Немного. — Сандро неловко пожал плечами. — Вы с папой часто говорите о нем, но я ничего не знал.
— Конечно. Но теперь знаешь. Главное, помни, что папа не стал любить тебя меньше. Ты для него родной, он любит тебя и всегда любил с самого твоего рождения. Ты ведь понимаешь это, правда?
— Да. Я тоже люблю папу, — просветлел Сандро, и Элизабетта успокоилась: она боялась, что, узнав правду, сын отдалится от Марко.
— Хочешь о чем-то меня спросить?
Сандро помедлил.
— Это значит, я — еврей?
К этому вопросу Элизабетта была готова.
— Это значит, в тебе течет еврейская кровь, и, если ты захочешь посещать синагогу и изучать иудаизм, мы с папой тебя поддержим. Он придет с минуты на минуту.
— А где он?
— На рынке с Джузеппиной. Пошел за зеленью на ужин.
— Это твоя книга, мама? — Сандро кивнул на рукопись, которую Элизабетта положила на дальний конец стола, рядом с «Оливетти».
— Да.
— Ты закончила?
— Да, — ответила Элизабетта, хотя ей самой не верилось, что это правда. Она работала над романом семь лет — писала от случая к случаю после рождения дочери.
— Браво, мама, — разулыбался Сандро. — Хорошо получилось?
— Надеюсь, да.
— Называется «Вечное»?
— Да.
— Может, теперь ты скажешь, о чем она? Сколько я ни спрашивал, ты только и говорила, что о семье и о любви.
— Да. В ней история, которую я тебе только что описала.
— А мне прочесть можно?
— Конечно. Я бы хотела, чтобы ты ее прочел, — она улыбнулась, радуясь, что Сандро унаследовал от нее любовь к книгам. Он даже помогал Марко с упражнениями по чтению, которые отцу прописывал врач.
— Ты хочешь ее опубликовать?
— Пока не знаю.
Сандро на миг прикрыл глаза.
— Так вот почему ты именно сейчас рассказала мне об отце? Потому что дописала книгу?
— Наверное, да. — Элизабетта задавала себе тот же вопрос. — Прозвучит странно, но я будто не знала всю историю целиком, пока не рассказала ее самой себе. Ты первый, кто ее услышал, и это правильно. Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, мама. — Сандро вскочил, обнял ее за шею и постоял так немного.
Тут Элизабетта отпустила его: они услышали, как открывается дверь и в дом входят Марко и Джузеппина; зазвенела велосипедная цепь — Марко держал отцовский шоссейный велосипед в квартире. Джузеппина болтала без умолку, это была очаровательная девочка с отцовской улыбкой и материнским bocca grande — длинным языком, что в нынешние времена уже не было такой напастью.
— Папа! — Сандро выбежал из столовой, и Элизабетта тоже поднялась. Она направилась за сыном в гостиную и увидела, как он бросился в объятия Марко, причем обнял отца куда горячее, чем обычно. Элизабетта удивилась, ведь еще минуту назад Сандро был совершенно спокоен, но при виде Марко, должно быть, чувства взяли в нем верх.