Вечность на двоих

Варгас Фред

Устав крутиться наподобие игрушечного зеркала, Адамберг сел за рабочий стол, согласившись обращаться к правому плечу недоступной балерины.

— На первый взгляд я оказался в Аронкуре по чистой случайности. Рок? Судьба? Нет, роль судьбы сыграла ты. Ты сосватала Камилле этот концерт. Она никак не могла понять, почему вдруг к ней обратились из британского оркестра. Таким образом, ты заманила меня в нужное место. И с этого момента могла управлять мною по своему усмотрению, следить за событиями и играть роль случая. Ты попросила Эрманс вызвать меня на кладбище в Оппортюн. Потом уговорила ее не пускать меня больше на ночь, чтобы она лишнего

не разболтала. Такая женщина, как ты, слепит из бедняжки Эрманс все, что угодно. Ты знаешь те края наизусть, это колыбель твоей юности, обрати время вспять. Бывший священник Мениля, отец Реймон, был твоим троюродным сродником. Ты воспитывалась в Экарла, у своих приемных родителей, в четырех километрах от мощей святого Иеронима. Старый кюре читал тебе древние книги, позволял трогать ребра святого и вообще проводил с тобой много времени, поэтому все были негласно убеждены, что ты его дочерь «во грехе». Помнишь его?

— Он был другом семьи, — вспомнила Ариана, улыбнувшись детству и стене, — редкий зануда, доставал меня всякой колдовской писаниной. Но я его любила.

— Он интересовался рецептом «De reliquis»?

— По-моему, он только им и интересовался. Не считая меня. Он вбил себе в голову, что должен приготовить волшебную бурду. Это был просто старый психопат со своими заморочками. Необычный такой священник. Для начала у него была половая косточка.

— У священника? — в ужасе спросил Эсталер.

— Он изъял ее из кота викария, — сказала Ариана, еле сдерживая смех. — А потом ему понадобились оленьи кости.

— Какие?

— Кость из сердца.

— Ты же говоришь, что не знала о ее существовании.

— Я — нет, а он знал.

— И он их достал? Приготовил снадобье вместе с тобой?

— Нет. Второй олень растерзал беднягу. Ударил его в живот отростком рога, и он умер.

— И ты решила начать все заново?

— Что начать?

— Готовить смесь.

— Какую смесь? «Гренадер»?

Круг замкнулся, подумал Адамберг, рисуя на листочке восьмерки, как тогда, горящим прутиком. В кабинете воцарилось молчание.

— Только идиоты могли вообразить, что Реймон был моим отцом, — неожиданно заговорила Ариана. — Ты во Флоренции бываешь?

— Нет, я езжу в горы.

— Ну, если вдруг ты там окажешься, то увидишь двух красных существ, покрытых чешуей, гнойниками, тестикулами и свисающими сосками.

— Допустим.

— Не допустим, Жан-Батист. Ты увидишь их, вот и все.

— И что тогда?

— Ничего. Их написал Фра Анджелико. Против искусства не попрешь, а?

— Нет, согласен.

— Это мои родители.

Ариана адресовала стене робкую улыбку.

— Поэтому, будь добр, не говори со мной о них.

— А я и не говорю.

— Оставь их там, где они есть.

Адамберг взглянул на Данглара, который знаками дал ему понять, что Фра Анджелико действительно существовал и исходящих гноем чудищ писал, но ничто не говорило о том, что художник имел в виду родителей Арианы, поскольку жил он в XV веке.

— А про Оппортюн помнишь? — не отступал Адамберг. — Ты их там всех знаешь как облупленных. Тебе ничего не стоило пройтись по кладбищу на глазах впечатлительного Грасьена, который каждую пятницу в полночь торчит на этой дорожке. Тебе просто было догадаться, что Грасьен все расскажет матери, а она — Освальду. Помыкать Эрманс — вообще пара пустяков. Ты вертела мной как хотела, усеивая мою дорогу трупами, которые я так удачно

отправлял тебе на компетентное вскрытие. Но ты не могла предугадать, что новый священник сообщит нам о существовании «De reliquis», а Данглар заинтересуется книгой. С другой стороны, какое это имело значение? Твоя трагедия, Ариана, в том, что Вейренк запомнил рецепт наизусть. Необычный, несуразный, чистый гений. А Паскалина отнесла изуродованного кота в церковь, чтобы кюре помолился за него. Поступок необычный, несуразный, но чистый. А Ретанкур не умерла от новаксона. Необычная, несуразная стойкость. А смерть оленей встревожила людей. И Робер, охваченный столь же несуразным горем, привел меня к телу Большого Рыжака. И сердце зверя намертво засело у меня в голове, и я унес его рога. Вот это необычное поведение людей, внутренний свет каждого и невычислимые последствия их несуразных поступков никогда тебя не волновали, ты просто не брала их в расчет. Ближнего своего ты любила только в мертвом состоянии. Да и кто они такие, эти ближние? Пустяки, мелочи, мириады бессмысленных существ, не заслуживающая интереса серая людская масса. Потеряв к ним интерес, ты погубила себя.

Адамберг потянулся, закрыл глаза, понимая, что осторожность и молчание Арианы воздвигали на его пути непреодолимые преграды. Их слова катились как два параллельно идущих поезда, без всякой надежды на встречу.

— Расскажи мне о муже, — попросил он, снова облокачиваясь на стол. — Как он поживает?

— Шарль? — спросила Ариана, удивленно подняв брови. — Я уже много лет его не видела. И чем меньше я его вижу, тем лучше себя чувствую.

— Ты уверена?

— На все сто. Шарль — неудачник, который спит и видит, как бы трахнуть санитарку. Ты сам знаешь.

— Но после того, как он тебя бросил, ты больше не вышла замуж. У тебя не было спутников жизни?

— Тебе-то какое дело?

Наконец ее линия обороны дала трещину. В голосе послышались низкие нотки, манера выражаться стала менее корректной. Омега шла по гребню стены.

— Говорят, Шарль все еще тебя любит.

— Вон оно что. Ничего другого я от этого придурка и не ожидала.

— Говорят, он начинает понимать, что санитарки тебе в подметки не годятся.

— Еще бы — где я, где эти свиноматки, Жан-Батист.

Эсталер наклонился к Данглару.

— А в пятачке свиноматки тоже есть кость? — прошептал он.

— Думаю, да, — ответил Данглар, знаком показав, что этим они займутся позже.

— Говорят, Шарль хочет к тебе вернуться. В Лилле ходят такие слухи.

— Вот оно что.

— Не боишься, что будешь слишком старой, когда он вернется?

Ариана издала почти светский смешок.

— Старение, Жан-Батист, — это извращенный замысел, вышедший прямиком из порочного воображения Господа. Сколько лет ты мне дашь? Шестьдесят?

— Ну что вы, конечно нет, — вырвалось у Эсталера.

— Заткнись, — оборвал его Данглар.

— Вот видишь. Даже молодому человеку это известно.

— Что — это?

Ариана взяла сигарету, вновь создавая дымовую завесу между собой и Омегой.

— Ты зашла ко мне незадолго до моего переезда, чтобы сориентироваться на местности и открыть дверь на чердак, едва не сведя с ума в ту ночь мудрого Лусио Веласко. Что ты надела? Маску? Чулок?

— Кто такой Лусио Веласко?

— Мой сосед-испанец. Открыв дверь чердака, ты могла попасть туда в любой момент. Ты появлялась по ночам и тихо скользила там. Потом уходила.