Вечные ценности
Шрифт:
Странно мы устроены. Когда нам говорят, что золото – это абсолютная ценность, мы верим, ценим золото. Когда нам говорят о том, что и в каком количестве полезно для нашего здоровья, мы прислушиваемся и даже записываем. Если же речь идет о вере, то есть о духовном здоровье, реакция другая: равнодушие, сомнение или даже недоверие. Видимо, духовная сфера и освоение ее большинством – это будущий этап человечества. Иначе мы бы так же естественно, как золото, принимали бы такую духовную ценность, как вера в Бога. Усваивали бы не критически, прикидывая, реально это или нет, выгодно или нет, а просто принимая как ценность, отобранную временем. И родители бы тогда учили детей относиться к вере как к золоту, только духовному, зная, что это – будущее душевное здоровье, будущий оптимизм, будущий
Вера – это тоже настройка, как и все духовные чувства. На безграничность, на абсолют, на… незнание. Ну да, то, что мы хорошо знаем, – это не вера, а знание. Но знание всегда ограничено, всегда имеет пределы, как всякая тема, как всякая информация о чем-либо. И знание каждого из нас, каким бы полным оно ни было, ничтожно мало, потому что не пронизывает всю нашу душу насквозь и не охватывает ее целиком. А вера и пронизывает, и охватывает.
И чем больше мы не знаем, а верим, чем меньше у нас точек опоры (а чувство, что это так, тем не менее, есть), тем сильнее вера. И знание своими границами отделяет нас от мира, а вера своей безграничностью, наоборот, объединяет с ним.
Когда английский писатель Редьярд Киплинг (1865–1936) в своей книге «Маугли» сказал удивительную фразу «мы с тобой одной крови», мало кто придал этому значение. Между тем как это было мировое открытие инструмента веры, ключа к любому объекту (предмету, явлению жизни или живому существу). Ключа, потому что, обращаясь с этой фразой к кому угодно и чему угодно, мы тем самым через слово объединяемся с этим объектом, становимся одной природы с ним. Эта фраза обезоруживает, она дает отбой нашему логическому полушарию мозга, критику внутри нас, тем невидимым бесчисленным войскам, которые любое живое существо, в том числе и человека, то есть всех нас, бросает в качестве защиты на любое обращение к себе.
Можно верить или не верить, но йоги и факиры, перед тем как выпить стакан кислоты, внутренне подстраивают себя под нее, становясь с ней единым целым. И кислота не обжигает пищевод и желудок. Впрочем, почему только йоги и факиры? Все древние ритуалы нацелены на объединение, будь то вызов дождя, охота, сев, рыбная ловля, рубка дерева или что-то еще.
Наши предки объединялись с той средой, в которой действовали, и это приносило удачу.
Фраза «мы с тобой одной крови» – почти такой же инструмент веры, как и молитва. Ведь в молитве каждая фраза идет снизу вверх, смиренно, без обычного давления, с которым мы чего-то добиваемся, даже без обычного присутствия нашего эго. Например, «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится Имя Твое, да будет воля Твоя, да придет царствие Твое…» То есть в молитве происходит такое же мысленное объединение с Богом, как и в вере.
Удивительно, но вера часто возникает вопреки здравому смыслу. Потому что природа ее нематериальная. Она подсказывает, что есть что-то такое, что мы не можем ни осознать, ни представить себе…
Эту особенность веры лучше всех, как мне кажется, выразил раннехристианский писатель и философ Тертуллиан из Карфагена (155–220), который прославился тем, что в полемике с гностиками однажды изрек свою знаменитую максиму: «Credo quia absurdum est», то есть «Верую, ибо абсурдно».
Вера – это настройка на высшее начало, объединение с ним, это взлет в небо или наполнение им себя. Как сказал Лев Толстой (1828–1910): «Смысл веры не в том, чтобы поселиться на небесах, а в том, чтобы поселить небеса в себе».
Но вера – и стимул жить, творить, делать что-то ради будущего. Святой Кирилл Иерусалимский (315–386) в Православном катехизисе говорит: «Все
Атеисты объясняют веру бессилием людей в процессе их многолетнего взаимодействия с природой. Но сила не может иметь причину в бессилии, если только бессилие не превысит все мыслимые и немыслимые границы, количество перейдет в качество, и родится новое явление, более высокого порядка – материальное переплавится в духовное.
Если материальное имеет три измерения (длину, ширину и высоту), то вера как духовное и аномальное явление вне измерений, это явление многомерное, притягивающее знания и ощущения из таких пространств, которые мы не видим, разве что слабо предчувствуем… Поэтому на многочисленных соборах, споря о вере, первосвященники, чтобы меньше было разногласий, в IV веке обозначили границы понятия, составив и приняв Символ веры. И очень вовремя, потому что споры могли разрушить веру. Их было много.
То, что не абсурдно, а логично – это не вера, а знание. В IV веке на одном из соборов александрийский пресвитер Арий выступил с речью, в которой сказал, что не может быть двух и больше богов, что Бог-Сын по существу Своему отличен от Бога-Отца и создан Им во времени. Он не понимал, что его сомнения и следующие за ними размышления – это уже не вера, а знания, и он уже не верующий, не священник, а сомневающийся ученый. Значит, место ему теперь не в церкви, а в науке. Но в IV веке на таком уровне никто бы не смог высказаться и принять это. Поэтому слова Ария просто признали ересью, а его самого отлучили от церкви.
Четырьмя веками раньше Фома неверующий, один из апостолов Христа, тоже не понимал, что вера и сомнение – вещи несовместимые. Когда Христос воскрес, а Фома в то время был в другом месте и апостолы потом поведали ему об этом, он сказал, что не поверит в Его пришествие после смерти, пока самолично не вложит свои персты в Его раны… Он был логик, все проверял логикой, а поскольку еще и чувствовал то, что не укладывалось в прокрустово ложе собственной логики, то не доверял сам себе.
Таким образом, вера – это доверие себе, чему-то такому в себе, о чем мы сами не знаем, но догадываемся. И это доверие миру, потому что все, что он нам подсказывает и дает почувствовать, мы принимаем. Доверять себе и миру, верить в себя и в мир… это очень важно, настолько, что с верой человек может творить чудеса, а без нее – лишается этой способности.
Об этом российский фильм 2003 года «Четвертое желание», где герой перестает быть волшебником, как только теряет веру в свои силы, в то, что людям нужны чудеса, вера в чудо. Трогательная новогодняя сказка о доброте и любви. О том, что в современном мире все еще могут происходить чудеса, если только поверить в чудо!
Вера – это доверие себе и миру еще и потому, что мы созданы по образу и подобию Божию. И, не веря в Бога, мы не доверяем себе и миру, мы не верим во все лучшее в себе и в мире. То есть, значит, в нас пока еще недостаточно этого лучшего, чтобы оно откликнулось на Бога (на это лучшее) и мы поверили. Или мы не позволяем этому лучшему в себе жить и откликаться на божественное.
Почему один человек верит в Бога, а другой нет? Потому что первый видел что-то или что-то почувствовал. Что нужно, чтобы второй, с его логическим складом ума, тоже поверил? Чтобы факты проявления Бога перед ним вдруг предстали в цепочке, один за другим или одновременно. Но есть люди, которым достаточно просто сказать, что Бог есть, что Бог – это Свет, что Бог – это Любовь, и они поверят.
Это тоже дар – легкость веры. Как правило, легкая вера – не страстная и истовая, как у протопопа Аввакума или боярыни Морозовой, а домашняя, как привычка, воспитанная в семье. Так верят дети. Но у нее, у этой веры, тоже есть стержень, как прямота девушки на картине художника Юрия Сергеева «Вера», как ее наивность, убежденность, как свет и любовь…