Вечный день
Шрифт:
Оставалось только придумать, где же она «будет».
Мысли сами собой обратились к Торну, и Хоппер вдруг ощутила отвращение ко всей этой сумасшедшей истории. Теперь, когда она выспалась, события вчерашнего дня представлялись ей какой-то сказочной бурей, унесшей ее за сотни километров от дома. И сейчас ей хотелось только одного: убраться поскорее из Британии. Через несколько дней она сможет вернуться на платформу, к всецело устраивающему ее образу жизни, и продолжит изучать течения, свободная от какой бы то ни было ответственности и переживаний. Нет, о Торне даже думать нечего. Ну его.
Перед
С началом Замедления приходилось производить корректировку времени, поскольку прежняя система — сутки в двадцать четыре часа, все эти мозаичные часовые пояса — неумолимо расползалась по швам. В первые месяцы особых проблем не возникало: к продолжительности каждого дня лишь добавлялись секунды, на которые увеличился период полного оборота планеты. Для определения точного уменьшения скорости вращения земного шара учредили организацию — в Германии, одном из старейших европейских государств, — откуда информация уже распространялась по всему миру.
Оставшееся время между сутками прозвали «мертвым эфиром». По прошествии двадцати четырех часов телевидение и радио по всей планете ненадолго замирали до наступления следующей даты. Полночь длилась двадцать секунд, потом тридцать, потом целую минуту. В одних странах транслировались правительственные сообщения, в других ограничивались статическими помехами.
И каждую ночь мертвый эфир удлинялся на несколько секунд. А потом счет пошел на минуты, на десятки минут… Постепенно, по мере все большего смещения светового дня, люди стали просыпаться раньше, а время, которое показывали часы, теперь имело значение только для работы транспорта и офисов.
Но на пятнадцатом месяце Замедления в Евротоннеле произошла катастрофа. Британия корректировала расписание ежедневно, Франция же накапливала разницу и вносила изменения еженедельно. Тридцатисекундного расхождения, образовывавшегося к концу каждой недели, попросту не замечали. Но именно оно послужило причиной столкновения британского пассажирского поезда и французского товарняка, в результате которого погибли восемьсот человек. Катастрофа привела к отставке правительства, закрытию тоннеля и укоренению мифа «Британия сама по себе», который лег в основу деятельности нынешней администрации.
Воспоминания Хоппер прервал голос телефонистки:
— Номер, пожалуйста.
Она продиктовала телефонный номер платформы и, дожидаясь соединения, посмотрела в окно. По сероватому небу плыли легкие облачка, между которыми все так же ярко сияло солнце. Наверно, дождя и сегодня не будет. И на платформе такая же сухая погода. Как обычно в таких случаях, даже дополнительные опреснители будут работать на полную катушку.
На звонок ответил Харв. Очевидно, дежурил в кабинете Швиммера. Голос был далеким, но бостонский акцент прозвучал так знакомо, что у Хоппер защемило в груди от ностальгии.
— О, привет, Хоп. Как ты там?
— Спасибо, ничего.
— Что с куратором-то? Торн, да, его зовут?
— Умер.
— Ох,
— Да не особо.
Пауза.
— Все равно соболезную. Поговорить-то с ним успела?
— Совсем немного. Он… Даже не знаю. В общем, стал натуральным параноиком.
— Вполне закономерный исход для бывшего лучшего кореша Ричарда Давенпорта.
— Ага. Но теперь-то все кончено.
— Лондон как?
— Да все такой же. Может, почище стал.
— Еще есть новости?
— Хм… Вообще-то да, — Хоппер вкратце рассказала о своем визите к дому Торна. Харв, однако, никак не отреагировал, и ей пришлось подстегнуть его: — Ну и что думаешь?
— Кража со взломом? Черт его знает, Хоп. Может, всего лишь совпадение. Дом-то пустой стоял.
— Он стоял пустой все то время, что Торн лежал в больнице. И вдруг вломились именно в день его смерти?
— Всякое бывает. — Он сменил тему: — Так ты возвращаешься?
— Сегодня еще пробуду здесь, наведаюсь в управление, а потом попытаюсь сесть на следующий снабженческий корабль. Если только мне снова не выделят вертолет.
— Как того ты и заслуживаешь. Мы тут по тебе скучаем.
— Не ври.
— Ладно, я-то нет, но вот Швиммер сама безутешность.
— Ну еще бы.
— Слушай, Хоп, — Харв продолжил не сразу. — Когда вернешься, я хотел бы поговорить.
— И о чем же?
— Ну, о нас, разумеется. Я скучаю по тебе. Было бы здорово… ох, я даже не знаю.
— Что здорово? Узаконить отношения? — она улыбнулась.
— Ага. Если тебе угодно так выразиться, то да.
— Какой же ты олух, — а потом, все-таки не желая задевать его чувства и в глубине души осознавая, что упомянутая перспектива вполне ей по нраву, добавила: — Ну конечно, Харв. Думаю, идея неплохая.
— Ладно, Хоп, до скорого. — Она поняла, что он улыбается. — Отдыхай!
Щелчок, затем монотонный гул пустой линии. Хоппер повесила трубку.
Управление, нанявшее ее сидеть на платформе и следить за течениями, располагалось в высоком бетонном здании в южной части улицы Холборн. Коллеги встретили ее с удивлением, а начальство, довольно бледное и помятое, изобразило вялый интерес к последним данным ее исследований — работа в океане была немодной и непрестижной. Уважением пользовались специалисты-агрономы, способные выжать с посевных площадей дополнительный урожай. Ее прежний кабинет оказался занят новым сотрудником — недавним выпускником, изучающим истощение почвы на северо-востоке.
Когда Элен спустилась в вестибюль, тяжелая деревянная дверь на улицу оказалась закрытой, а на длинных скамейках сидели несколько человек, ожидавших чего-то со скучающим видом. Однако она не обратила внимания на выражения их лиц, и, как оказалось позже, зря!.. Стоило ей открыть дверь, как позади раздался предостерегающий оклик, но к тому времени было уже поздно. Хоппер выскользнула наружу, и дверь за ее спиной со щелчком захлопнулась.
На улице она заметила волну движения. По центру дороги в сторону реки наполовину маршировала, наполовину брела колонна шеренгой в десяток человек. Они более-менее держали ряды, и даже порой возникала видимость строгого порядка, пока какой-нибудь доходяга не замедлял движение, и тогда колонна рассыпалась на отдельные группы.