Вечный день
Шрифт:
Состав ее участников был самым разнообразным. Хоппер заметила и седовласого старца, разменявшего седьмой десяток, и двух девочек лет одиннадцати-двенадцати, и людей всех прочих возрастов. Любого сложения, роста, цвета кожи. Состояние их одежды — некоего подобия униформы из рубашки и штанов грязно-белого цвета, мало кому подходящих по размеру, — оставляло желать лучшего. Одни были в обуви, другие с обмотанными тряпьем ступнями, а некоторые даже шагали по раскаленному асфальту босиком.
По краям колонны неспешной рысцой следовали вооруженные дубинками конные полицейские в черной
На тротуаре несколько человек наблюдали за шествием. Хоппер подошла к одному из зрителей, похожему на крысу человечку на пороге старости, в кепке и длинном пальто с обтрепавшимся подолом.
— Простите.
— Чего вам, мисс? — он лишь покосился на нее и снова уставился на шествие.
— Кто эти люди?
— Их повезут в Житницу. Выращивать вам ужин.
— Это заключенные?
Мужчина кивнул и звучно фыркнул через нос.
— Ну да. Их всех доставляют сюда и прогоняют через город. И так каждый месяц.
— Но откуда они все?
— Они преступники, — крысоподобный произнес это с явным удовольствием, а затем повторил, уже громче, словно надеясь, что его услышат бредущие мимо измученные люди: — Преступники. Заключенные, чужеземцы, беженцы. Не волнуйтесь, они это заслужили, уж поверьте мне. Заслужили всё, что им достается.
Теперь Хоппер вспомнила. Церемония называлась «веялка». То было одно из давенпортовских уличных представлений, призванных держать народ в узде напоминанием об участи, ожидающей любого совершившего преступление. Однако само шествие она видела впервые. Должно быть, в ее отсутствие маршрут изменился.
— И зачем только их прогоняют через город!
— Показать другим ворюгам, что их ждет.
— Это ужасно!
— А если не нравится, можете к ним присоединиться, — ухмыльнулся человечек. — Все эти чужеземцы собственный народ обманули, чтобы к нам попасть. Большинство даже свои семьи бросили. И без их работы, мисс, вам и есть будет нечего. По вам-то не скажешь, что голодаете, — он довольно закивал, и тут его осенило: — А вы почему об этом не знаете-то? Откуда будете?
— Я жила на одной из платформ в море. На британской платформе. Я не беженка.
— А то смотрите у меня. Нам здесь хватает и этого сброда. Вон, у некоторых даже обуви нет. Ворье! Быдло! — помолчав с полминуты, старый крыс медленно отошел от Хоппер подальше и, смерив ее напоследок подозрительным взглядом, снова принялся таращиться на колонну. Она заметила, что его собственная обувь, перевязанная на носках скотчем, дышит на ладан.
Колонна свернула налево на Олдвич, направляясь к берегу реки. Возможно, какое-нибудь старое круизное судно, переделанное в плавучую тюрьму, повезет их оттуда через Ла-Манш на сельскохозяйственные угодья северной Европы.
А может, и речная пристань — тоже уличное представление, и там их посадят на грузовики и отвезут в Ньюхейвен, что, вообще-то, гораздо разумнее. Раньше суда оттуда ходили в Кале, но затем французский порт взорвали — в качестве очередной
Вдруг, метрах в тридцати от Хоппер, колонна смешалась: из рядов выпали два человека. Она не раздумывая направилась к ним. Одновременно с ней к возмутителям спокойствия двинулся и конный полицейский, однако она подоспела первой.
На земле лежал парнишка лет, пожалуй, пятнадцати. С вытянутым лицом и короткой стрижкой, в мешковатой для его худого тела серой рубахе, затянутой на поясе ремнем с проделанной дополнительной дырочкой. Кожа у него на лице сильно шелушилась от солнечных ожогов.
Второй оказалась пожилая женщина — мать паренька, решила Элен, — которая молча пыталась поднять его и вернуть в колонну. Вот только она выглядела еще истощеннее, в то время как мальчик и не думал вставать. Он громко твердил:
— Я не могу. Не могу. Не могу, — и повторял это снова и снова. Уголок рта у него был затянут желтой коркой.
Хоппер обратилась к женщине:
— Что с ним?
— Он не получает лекарства. Вот уже три дня. Без него ему никак, — судя по ее произношению, родом она была из Мидлендса.
— Какое лекарство?
— Таблетки для сердца. Помогите мне его поднять.
— Вернитесь в колонну, пожалуйста, — велел полицейский, уже подошедший к ним.
Хоппер проигнорировала приказ.
— Он болен. Где ваш медпункт? Где врач колонны?
— Медицинский пункт на транспортном корабле, мадам. Там им займутся, — равнодушно ответил полицейский. Он даже и не пытался прикрыть ложь. Метрах в пятидесяти дальше по улице, заметила Хоппер, за ними внимательно наблюдал другой всадник.
— Помощь нужна ему незамедлительно. Тут на Холборн больница, совсем недалеко. Его нужно отправить туда.
— Это наша забота, мадам.
Подоспел еще один всадник, с другой стороны. Бредущие мимо арестанты старательно отводили взгляд.
— Я просто хочу принести ему воды. Иначе он до корабля не дойдет. Только посмотрите на него, — губы парнишки истрескались, взгляд рассеянно блуждал. Хоппер на секунду нагнулась над несчастным — и вдруг затылок у нее взорвался вспышкой боли.
Крайне смутно она осознавала, как ее подняли на ноги, проволокли по дороге и опустили в тени на обочине. И уже не видела, как поддерживаемый матерью мальчишка нетвердо побрел дальше, не слышала удаляющегося стука копыт по разгоряченному асфальту и даже не ощущала ласкового ветерка на коже, пока лежала в неудобной позе на тротуаре.
Первое, что Хоппер почувствовала, была вездесущая гудроновая вонь, буквально ударившая в нос. Затем теплую твердую землю под собой. Ужасающую сухость во рту. И пульсирование в затылке, в ритм с которым начали накатывать и внешние звуки.
Кто-то к ней обращался.
— Вы меня слышите? Глаза открыть можете?
После некоторого усилия Элен поняла, что может. Однако оказалось слишком ярко, и ей пришлось снова их закрыть. Череп раскалывался от волн боли. Ее мутило. Нет, ее вырвет прямо сейчас. Она перегнулась, и ее стошнило. Наконец ей удалось выдавить: