Вечный огонь
Шрифт:
Лежащая передо мною выписка из журнала боевых действий напоминает:
На 4. 11. 43 Новороссийская военно-морская база высадила в Эльтигене 9220 человек при 35 орудиях...
Эти войска - дивизия Гладкова и приданные ей части - нуждались в регулярном снабжении, полностью от него зависели. А почти каждый рейс корабельных отрядов к крымскому берегу перерастал в неравный морской бой. И за все, что удавалось туда переправить, приходилось расплачиваться дорогой ценой.
Мы получили несколько ладожских тендеров. Они всем понравились: вдвое вместительнее мотоботов (могли принять 20 тонн груза или сто вооруженных бойцов) и устойчивее на волне, к тому же прибыли с отличными, умелыми командами. Иметь бы такие,
– вздыхали ветераны тюлькина флота. Плоскодонные тендеры легко подходили к необорудованному берегу, ускоряя перевозку грузов и людей. Но им, хотя мы и вооружали их для самообороны чем только можно, требовалось прикрытие.
Из бронекатеров, из торпедных катеров и охотников, вооруженных катюшами, создавались ударные группы. Их задачей было - атаковать противника первыми, отвлечь на себя, связать боем, пока другие суда прорываются к месту разгрузки. В темные ночи огонь часто открывался с кратчайшей дистанции, почти в упор. В иных случаях корабли шли и на таран.
Возглавляя ударную группу, в схватке с несколькими вражескими кораблями геройски погиб вместе со всем экипажем сторожевого катера МО-122 капитан-лейтенант Михаил Григорьевич Бондаренко. За ту ночь он дважды обеспечил прорыв своего отряда к крымскому берегу, и в утренней сводке на первом месте стояло:
На плацдарм доставлено 374 человека, 2 орудия, 2 миномета, 14 тонн боеприпасов и продовольствия...
Беззаветная боевая отвага катерных экипажей, знакомая мне давно, проявлялась в те дни с какой-то особенной силой. И не раз помогала им брать верх над врагом даже в положениях, казалось бы, безвыходных.
Расскажу лишь об одном примечательном в этом отношении бое. Его вел и выиграл, как говорится, всем смертям назло, сторожевой катер старшего лейтенанта Флейшера - тот самый МО-81, который в ночь на 10 сентября первым, во главе глуховского отряда, ворвался в Новороссийский порт.
Одним из первых был этот катер и у крымского берега в ночь высадки Эльтигенского десанта. Он считался везучим, счастливым: за неделю боевых действий в Керченском проливе единственный из 1-го Краснознаменного Новороссийского дивизиона еще не имел ни потерь, ни существенных повреждений. И вот, возвращаясь в Кротково из очередного рейса к Эльтигену, оказался один перед пересекавшим его курс отрядом фашистских кораблей: БДБ и шесть больших торпедных катеров в кильватерной колонне...
Встреча произошла намного ближе к крымскому берегу, чем к таманскому. Наверное, еще не поздно было повернуть обратно, выброситься на отмель у эльтигенского плацдарма и ценой потери корабля (его сейчас же расстреляли бы вражеские) спасти часть команды. Но старший лейтенант Флейшер и командир звена капитан-лейтенант Чеслер, находившийся на борту, повели корабль в бой против семи. Повели смело и вместе с тем расчетливо, сознавая, что обогнуть строй противника не удастся, и, значит, единственный шанс - попытаться его перерезать. Вероятно, именно дерзость их решения позволила катеру-охотнику первым, с дистанции триста - четыреста метров, открыть огонь.
Два вражеских катера, между которыми прорывался наш, были подожжены и взорвались. На нашем - убиты командир звена и еще несколько моряков, а половина остальных, включая и командира корабля, ранены. Катер получил много повреждений, но остался на плаву и колонну противника пересек. А пока головные и концевые корабли разворачивались для преследования, они потеряли наш: ночь темная, локаторов не было...
Однако на этом дело не кончилось. Когда катер Флейшера, тащась на одном, еле работавшем моторе, миновал уже середину пролива, вблизи появились другие неприятельские корабли: три катера слева, три справа. Они тоже шли в сторону таманского берега, очевидно, на поиск наших конвоев.
На МО-81 приготовились к последнему бою. Раненые встали к
А оттуда вдруг засигналили фонарем: тире - точка - тире... Немцы полагали, что приближается свой катер, и запрашивали опознавательные. Быстрее передавай то же самое тем, направо!
– приказал Флейшер сигнальщику. Справа тотчас отозвались: точка - тире - тире... Ответ был повторен левой группе и удовлетворил ее. Находчивость командира заставила обе группы фашистских катеров, еще не обнаруживших друг друга, считать наш катер своим. Теперь оставалось держаться подальше и от той и от другой группы.
Я был на причалах в Кроткове, когда МО-81, о судьбе которого в базе ничего, не знали (радиорубку разбило в бою), пришел туда на исходе ночи. С катера стали снимать убитых и раненых. Забинтованный Флейшер, сбиваясь от волнения, начал докладывать о своих действиях в проливе и состоянии корабля.
– Главное понял, а подробности потом. Молодцы!
– прервал я его, видя, что командир едва держится на ногах, и повел старшего лейтенанта к санитарной машине.
Происходило это в ночь на 8 ноября. Экипаж катера-охотника достойно отметил день Октябрьской годовщины, вдвойне оправдал правительственные награды за эльтигенскую высадку, о которых морякам объявили перед самым боевым выходом, несколько часов назад.
Этому бою в Керченском проливе был посвящен разошедшийся по всему Черноморскому флоту плакат Один против семи. После войны он вошел в экспозицию Центрального музея Вооруженных Сил.
Против БДБ не удавалось по-настоящему использовать нашу береговую артиллерию: днем баржи в проливе не показывались, а ночью, держась в нескольких милях от таманского берега, были без радиолокации неразличимы. По пунктам базирования барж, особенно по Камыш-Буруну, наносила удары флотская авиация, выставлялись там и мины. Это давало определенные результаты. Да и в схватках с нашими кораблями БДБ, несмотря на свой огневой перевес и другие преимущества, нередко выводились из строя. По словам пленных с тех захваченных барж, о которых я упоминал, к середине ноября одна флотилия БДБ была из-за потерь расформирована, а в двух других половина кораблей стояла в ремонте.
Но для того, чтобы блокировать эльтигенский плацдарм, артиллерийских барж у немцев было еще достаточно.
В ночь на 11 ноября туда впервые после высадки десанта не смог прорваться ни один наш корабль. Тем же закончилась и следующая ночь, хотя отряд, который повел капитан 3 ранга Глухов, возобновлял попытки прорыва в течение четырех часов. Корабли вернулись все, потопленных не было, но многие - с серьезными повреждениями, с потерями в людях.
И докладывал мне на причале о событиях ночи не Глухов: командира отряда вынесли с корабля без сознания, с забинтованной головой.
– Опять был без каски?
– догадался я.
– Так точно, в фуражке. Вы же знаете, товарищ контр-адмирал...
– виноватым голосом ответил ни в чем не повинный командир катера.
Введенные на катерах каски армейского образца полагалось надевать с объявлением боевой тревоги всей верхней команде. Но это правило иной раз нарушалось: известно, как привержены матросы к бескозырке... Позволяли себе пренебрегать каской и некоторые командиры
С Глуховым у меня был на сей счет не один разговор. Дмитрий Андреевич уверял, что каска мешает ему вес видеть и замечать, как-то сковывает, стесняет. Когда я, исчерпав все доводы, переходил на официальный тон и требовал соблюдать установленный порядок, Глухов хмуро отвечал: Есть! А вступая в море в бой, упрямо оставался в своей черной фуражке с позеленевшим от соли крабом...