Вечный огонь
Шрифт:
Общее положение дел на Балтике доходило до нашего сознания, конечно, постепенно. Сперва переполняло новизной ощущений само приобщение к флотскому укладу быта. Мы едва узнавали друг друга в жестких парусиновых робах и черных бескозырках без ленточек (они не были положены до принятия присяги). Бурно радовались благоприятному заключению последней медицинской комиссии. Пройдя ее, тихий Яша Липов много дней не расставался с сияющей улыбкой, а долговязый Алеша Гузовский от восторга скакал козлом.
Нашей ротой в экипаже командовал Д. С. Могильный - бывший унтер-офицер старого флота и будущий советский контр-адмирал. С чувством благодарности
Могильный уверенно держался перед любым начальством, и это тоже было хорошим примером для нас. Со спокойным достоинством встретил он и приехавшего познакомиться с новыми военморами начальника Морских сил Балтийского моря (так называлась в то время должность командующего флотом) М. В. Викторова.
Нас не знакомили тогда с биографией Викторова. Позже я узнал, что он, будучи офицером старого флота, в дни Октября пошел вместе с матросами, в гражданскую войну участвовал во многих боях, командовал эсминцем, линкором. А в 1921 году Михаил Владимирович Викторов, еще беспартийный, но доказавший свою преданность революции, был поставлен во главе Балтфлота.
При обходе командующим кубрика мы стояли каждый у своей койки. Викторов оказался коренастым, крепким, каким-то очень прочным, и этим располагал к себе. Запомнились его твердый шаг, резко очерченное лицо, зоркие, внимательные глаза и спокойная, с умной хитрецой, улыбка. Ему шел тогда всего тридцатый год. Но, что командующий очень молод, как-то не подумалось - ведь нам самим было по восемнадцать-девятнадцать...
Когда Викторов поравнялся с моей койкой, командир роты назвал мою фамилию и при этом похвалил за старательность, добавив, что я назначен заместителем политрука. Командующий остановился и, посмотрев на меня, сказал:
– Ну что ж, надеюсь, из него выйдет хороший военный моряк.
В том, как это было произнесено, я почувствовал живую заинтересованность в моей флотской судьбе.
Бывают люди, в которых можно безоговорочно поверить даже после очень короткой встречи, поверить так, что сразу захочется за ним идти. Вот такое чувство вызвал тогда у меня наш молодой балтийский флагман.
Встретиться с М. В. Викторовым в следующий раз довелось через два года, уже в Военно-морском гидрографическом училище: я был в числе слушателей, которым командующий вручал подарки за успехи в учебе. Вручив мне подарок бритву, Викторов по-отечески обхватил за плечи и сказал несколько теплых слов. Из них я, к радостному своему изумлению, понял, что он меня узнал, что запомнил краснофлотца из Крюковских казарм.
В начале 1922 года проходила 3-я конференция моряков-коммунистов Балтики. От нашей роты делегировали меня. Участие в конференции определило многое в моей жизни.
К тому времени я был уже немного знаком с событиями последних лет на Балтике. Слышал рассказы о Моонзундском сражении, где моряки, не подчинявшиеся приказам Керенского, по призыву
Коммунисты обсуждали, как выполнить решения о флоте, принятые X партсъездом и IX Всероссийским съездом Советов. Много говорилось и о том, как обеспечить возрождающийся Балтфлот достойными командирами и краснофлотцами.
Запомнились слова одного из делегатов:
Нам надо влюбить во флот молодых. Влюбить накрепко!
Что касается меня, то уже с самой конференции я ушел окончательно и бесповоротно влюбленным во флотское дело, в профессию военного моряка. Тогда впервые подумалось: А ведь снять морскую форму не захочу никогда... Развеялись наивные иллюзии насчет того, что, раз тебе дали путевку на флот, то непременно попадешь и на командирский мостик. Но желанием стать кадровым моряком, решимостью преодолеть все трудности учебы зарядился всерьез.
До весны мы проходили курс молодого краснофлотца - азы матросской грамоты. В казармах было холодно: острую нехватку топлива испытывал весь Петроград. Хлеба нам полагалось по три четверти фунта (300 граммов) в день, из которых одну четвертушку мы отчисляли детям голодавшего Поволжья. Но не помню, чтобы кого-нибудь угнетали бытовые невзгоды. Освоившись, мы зажили в экипаже дружно, весело. В наш клуб часто приглашались известные петроградские артисты, и, если требовалось подкормить участников концерта, мы единодушно голосовали за соответствующее отчисление из своего пайка. Однажды пел в Крюковских казармах и Федор Иванович Шаляпин.
После партийной конференции стали особенно частыми встречи со старыми балтийцами. Приходили в экипаж и Зосимов, и Аверичкин, и другие ветераны. Их беседы расширяли наши представления о флоте и перспективах его восстановления, помогали лучше понять, что потребуется от нас завтра.
Из экипажа посылали в школы корабельных специалистов. Моего земляка по Речице Алексея Гузовского направили в кронштадтскую электроминную школу, а Якова Липова - в школу подводного плавания. Мне хотелось попасть в машинную школу - любовь к машинам, двигателям началась для меня еще с отцовского паровоза. Однако определили меня в артиллерийскую.
Артшкола Балтфлота находилась тогда в Петрограде, на Васильевском острове. Специальность, которую я должен был получить, называлась красиво - командор. Но краснофлотцы из соседней школы писарей и содержателей дразнили нас глухарями (у артиллеристов обычно слабеет слух). Прозвище казалось обидным. А главное - не лежала душа к артиллерийскому делу. Учился добросовестно, однако без увлечения.
И вдруг стало известно: в Екатерингофских казармах открывается подготовительная школа для военных моряков, желающих поступить в командные училища, нечто вроде флотского рабфака. Прием производился на все шесть семестров. Те, кого примут на последний, шестой, могли попасть в училища осенью того же года.