Вечный огонь
Шрифт:
Пообедав со мной, Вера отправилась в свою новую часть - редакцию базовой газеты На страже. Дня через три до меня дошло, что она уже на Малой земле. В газете стали появляться ее коротенькие очерки - в малоформатной многотиражке не было места для больших материалов. Я же время от времени получал с оказиями довольно пространные записки, почти всегда восторженные: Вера была счастлива, что дорвалась до переднего края и находится в десантных войсках на плацдарме.
Видел я племянницу редко. Лишь иногда, возвращаясь с Малой земли, переполненная впечатлениями, она забегала ко мне среди ночи прямо с причала.
С одним
Поспешив в соседнюю комнату, я увидел там племянницу: она бесцеремонно пыталась разбудить Льва Анатольевича, которого приняла за своего дядю... Оттащив Веронику от спящего (проснуться он, слава богу, еще не успел), я с досадой подумал, что, наверное, правильно делают те начальники, которые на пушечный выпрел не подпускают к себе на войну никаких родственников. Тем более таких реактивных.
Отчитав племянницу, немного успокоился и только тут заметил застывшего у порога адъютантской незнакомого краснофлотца.
– Это тот легендарный Николай Федунец, о котором я в газете писала, пролепетала Вера, упреждая мои вопросы.
Моряк доложил обстоятельнее: он - старшина команды по приемке мотоботов на Малой земле и командирован в Геленджик старморначем. А тут находится потому, что считал своим долгом проводить ночью девушку, с которой шел на одном боте, и теперь ждет ее, чтобы сопровождать дальше - до общежития редакции...
Вот еще новости!
– подумал я.
– По Малой земле она разгуливать может, а в Геленджике нуждается в провожатых!
Присмотревшись тем временем к Федунцу и Веронике, увидел на обмундировании у обоих следы крови. Потребовал объяснения. Оказывается, над мотоботом разорвалась немецкая шрапнель, и они лежа перевязывали раненых - огонь такой, что не подымешь головы.
– Николай еще меня собою закрывал, - добавила Вера.
– У него бушлат на спине осколками изодран. Небось и самого задело, только не признается.
– Никак нет, сам цел, - отозвался краснофлотец, продолжавший стоять у дверей, держа руки по швам.
– А я и забыла, что от него осколки отскакивают!
– сострила Вера, решив, что уже можно шутить.
Долго сердиться на нее я действительно не мог.
Федунец проспал остаток ночи в кубрике караула. Позвав его утром завтракать, я был рад знакомству с этим краснофлотцем - так интересно рассказывал он о своей работе в малоземельском порту, о житье-бытье на плацдарме.
Фактически Федунец являлся одним из помощников старморнача, отвечавших за прием малых плавсредств, за организацию их разгрузки. Он со своей командой встречал мотоботы у кромки воды, а при накате - так и в воде, принимая суденышко прямо с гребня волны и помогая приткнуться к берегу. Все это происходило под обстрелом. В апреле, во время немецкого наступления, когда обстрел бывал неистовым, случалось, что бойцы, присланные на разгрузку, не сразу решались выйти из укрытия под скалой. А дорога каждая минута. Чтобы расшевелить непривычных, Федунец и его товарищи становились во весь рост на носах мотоботов и кричали в мегафон: Чего боитесь? Нас
В такие минуты эти матросы из швартовой команды, может, и сами верили в свою неуязвимость, в то, что от них, как сказала Вероника, осколки отскакивают.
Могу добавить, что из горнила войны Николай Федунец вышел живым. В шестидесятые годы он работал бригадиром слесарей на Черепетской электростанции под Тулой и иногда подавал оттуда весточку о себе.
А летом сорок третьего, вскоре после той нашей встречи, он все же выбыл на некоторое время из строя. Привожу несколько относящихся к этому строк из одного его письма, за которыми встает во всей своей красоте и силе огневая матросская душа, не поддающаяся, пока она жива, никакому лиху:
... Меня ранило на берегу - грохнулся снаряд между мною и подходившим ботом. Показалось, что падаю в море, а ящики со снарядами валятся на меня. Потом слышу - за ухом что-то свистит. Хватился - бьет фонтанчиком кровь. Зажал, пришел в комендатуру. А крови уже полный рукав, облил весь стол. Когда перевязали, забылся. Однако услышал, как докладывают по телефону старморначу: Ранен смертельно, скончается через двадцать - тридцать минут. Ну, взяло меня зло. Встал и говорю: Врете, не стану я кончаться! И пошел, как пьяный, к выходу. Кто-то меня подхватил на берегу, привел в землянку, и я там заснул. Приходили врачи, а ребята их успокаивали: раз спит, будет жить. Отправляться на Большую землю я отказывался - жаль было расставаться с ребятами...
В Геленджик Федунца все же отправили, но попросили начальника госпиталя не эвакуировать его дальше. И как только сам Федунец счел себя поправившимся, он удрал обратно на Малую землю, в свою команду. Помню, старморнач даже похвастался этим в разговоре со мною, зная, что возвращать дезертира в госпиталь не прикажу.
Старморначем в это время был уже капитан-лейтенант Алексей Соловьев, бывший старпом эсминца, попавший на Малую землю довольно сложными путями. Распорядительный, смелый, близкий к подчиненным, он мог увлечь их за собой в огонь и в воду в самом прямом смысле слова. Морскую службу на Мысхако Соловьев возглавлял до конца - пока существовал изолированный малоземельский плацдарм.
... В июле разгорелись ожесточенные бои под Курском и Белгородом. По тому, как быстро была ликвидирована попытка врага вновь захватить стратегическую инициативу, сразу почувствовалось, какую громадную боевую силу накопила страна к третьему военному лету. Наше наступление ширилось. Победно звучали по радио сводки с длинными перечнями освобожденных населенных пунктов.
Было ясно - созревают благоприятные условия для возобновления наступательных действий и у Черного моря. Мы знали, что Северо-Кавказский фронт к этому готовится.
И не оставалось уже сомнений в том, что для разгрома группировки противника, удерживавшей приморскую часть Кубани, понадобится, наряду с сильными ударами с суши, новый десант.
В конце августа я получил приказ: обеспечить перевозку с Малой земли в Геленджик 255-й бригады морской пехоты и 290-го стрелкового полка, выводившихся в резерв фронта. До того с Мысхако вывозили на Большую землю только раненых. Снятие с плацдарма бригады и полка, замена их другими частями не могли не иметь совершенно особых причин.