Вечный огонь
Шрифт:
Почти все школы были сожжены и разрушены, а в уцелевших фашисты устроили казармы, конюшни, склады, концлагеря для советских военнопленных. И все же часть школ была открыта. К примеру, в Копыльском районе, где до войны занятия велись в 107 школах, в период оккупации работало только две: в самом Копыле и в деревне Васильчицы. Так обстояло дело и в других районах.
Гитлеровцы ставили перед собою цель онемечить белорусов, вдолбить в их головы фашистские идеи. Каждый день школьникам рассказывалось о Гитлере и «великой Германии», о боевых успехах «доблестных немецких войск». Основное внимание уделялось овладению немецким языком: его изучали по семь часов в неделю. Буквари для белорусских
В отделы образования городских и районных управ поступило распоряжение: в тех школах, которые открыты, должен быть полный набор учащихся. Фашисты рассчитывали подготовить кадры для националистической молодежной организации, полиции, армии «самообороны». Кое-где детям выдавались бесплатные завтраки, иногда устраивались экскурсии в Германию, предпринимались попытки завязать переписку между белорусскими и немецкими школами.
Но и политика «пряника» не приносила успеха. Родители не пускали детей в школу, а те, которым разрешали, пропускали занятия. В городском поселке Уречье Слуцкого района до войны работало две средние школы и одна семилетняя. Только в одной белорусской средней школе обучалось свыше 800 детей. Немцы открыли в Уречье школу на сорок учащихся. Но посещаемость уроков была крайне низкой. В старшие классы по неделям не приходило ни одного ученика. Характерно, что «прогуливали» даже дети полицаев. На стенах часто появлялись написанные мелом и углем лозунги: «Долой Гитлера!», «Долой фашистскую школу!».
В Повстынской школе Слуцкого района учебный год начался 1 марта 1942 года. Однако уже в мае занятия пришлось прекратить, так как никто из учеников на уроки не являлся. Аккуратно приходили на работу лишь учителя, иначе их лишали заработной платы и продовольственного пайка (6 килограммов отрубей в месяц на семью). Когда в школе повесили портрет Гитлера, дети тут же выкололи ему глаза. Когда в классах зачитывались сводки немецкого военного командования, ученики выкрикивали: «Хлусня!», «Неправда!». В 1942/43 учебном году Повстынская школа работала всего лишь 18 дней.
И такое в Минской области было обычным явлением. Убедившись, что в расставленные ими идеологические сети почти никто не попадается, оккупанты прибегли к угрозам. В ряде населенных пунктов власти совершили чудовищные злодеяния. В деревне Домановичи Старобинского района, например, озверевшие гитлеровцы согнали в школу 246 «непокорных» детей и сожгли их. Из деревни Баяничи Любанского района были угнаны в рабство на далекую чужбину десятки мужчин и женщин; их детей — 70 мальчиков и девочек — заперли в двух хатах и собирались сжечь. К счастью, подоспел партизанский отряд, который спас детей от мучительной смерти.
Дети не хотели учиться в фашистских школах; мало находилось желающих и преподавать в этих школах. Учителей в оккупированных районах оставалось мало, многие из них в свое время эвакуировались на восток, ушли на фронт. А сотни учителей, оставшихся в тылу врага, стали партизанами, подпольщиками. Только из одного Любанского района в партизанские отряды пришло более 160 преподавателей школ. Директор школы Антон Тимофеевич Минович стал комиссаром партизанской бригады имени Фрунзе, директор школы И. И. Пузевич — начальником особого отдела бригады имени Суворова, учитель Я. Я. Жуковский — командиром отряда имени Чапаева. Учитель Н. П. Тумилович работал секретарем Узденского подпольного райкома ЛКСМБ, учитель П. Довнар возглавлял диверсионно-подрывную группу…
Сердце позвало в бой с врагом и многих учителей Заславского района. Вдоль шоссе Вильнюс — Минск раскинулась деревня Роговая. Директором средней школы здесь работал Максим Филиппович
Невдалеке от лагеря, около кладбища, по приказу оккупационных властей был вырыт длинный и глубокий ров, к которому каждое утро приводили десятки ослабевших военнопленных и расстреливали. Когда ожидалась новая партия военнопленных, то просто объявлялось, что в лагере вспыхнула чума; всех людей выгоняли и расстреливали, а лагерь заполнялся новыми пленными.
— Я не могу больше видеть, как фашисты истребляют красноармейцев, — сказал Максим Филиппович жене.
— Что же ты можешь сделать? Ведь ты же калека.
— Надо бороться…
Соболев стал усиленно искать встреч с коммунистами, которые бы могли подсказать, как вести борьбу против оккупантов. Вскоре он установил связь с жителем деревни Кисели Роговского сельсовета Семеном Кулаковичем.
— Тебе же ходить трудно? — спросил он.
— А дома сидеть мне просто невозможно, — ответил Максим Филиппович.
Учитель получил первое задание — собирать в лесах оружие. В Роговой и других деревнях часто видели хромого человека в поношенном пальто с корзинкой, который потихоньку ковылял по дороге в лес. Люди знали, что школа превращена в концлагерь и безработному учителю ничего не оставалось делать, как собирать грибы и ягоды. Без подозрений относилось к Максиму Филипповичу и «местное начальство». Он не раз бывал в Заславле и спрашивал, когда переведут концлагерь в другое место и откроют школу. В ответ бургомистр лишь посмеивался.
— Молчи уж. А то, чего доброго, немцы рассердятся и выгонят тебя из квартиры.
Соболев целыми днями пропадал в лесах. До первого снега он вместе с бывшими учениками-комсомольцами своей школы сумел собрать и спрятать в укромных местах 250 винтовок, 5 станковых и 7 ручных пулеметов, 11 ящиков патронов. Часть этого оружия была передана группе заславских подпольщиков, возглавляемой бывшим заместителем редактора районной газеты «Колхозник Заславщины» Ермолкевичем, а остальное передано партизанам отряда «Штурм».
После того как была создана бригада «Штурмовая», Соболев стал одним из активных партизанских связных. Имея на руках немецкий пропуск, дававший право свободно передвигаться по захваченной гитлеровцами территории, он выполнял ответственные задания командования бригады и секретаря подпольного райкома партии Ивана Федоровича Дубовика. Наиболее трудными и опасными были поездки в Минск, но для Максима Филипповича они стали привычным делом. Он запрягал коня, взваливал на телегу или в сани мешок картошки и отправлялся в путь. Немецким патрулям и охранникам на дорожных контрольных пунктах он показывал пропуск и, кивая на мешок, говорил, что едет в город, чтобы на картошку выменять одежду жене и детям. Он поддерживал связь с минскими подпольщиками, бывал на конспиративных квартирах, доставляя в бригаду разведданные о гарнизоне столицы, привозил вату, марлю, медикаменты; нередко приводил с собой городских жителей, которых подпольные группы направляли в партизаны. Однажды Максим Филиппович доставил в бригаду важные немецкие документы, выкраденные подпольщиком Нехаем в гебитскомиссариате, где он устроился на работу по заданию подпольной группы. Среди документов оказались план карательной экспедиции против партизан Борисовско-Бегомльской зоны и топографическая карта с нанесенными на ней условными обозначениями расположения вражеских частей и укреплений вокруг Минска.