Вечный путь
Шрифт:
Килар сделал для них все что мог, но это ничего не меняло. Он отправил их в пустыню без оружия, почти без воды, всего с несколькими армейскими пайками и двумя плитками шоколада. Сколько у них шансов добраться до зарытых в песке ящиков? Пятьдесят на пятьдесят? Один к сотне? Или ни одного?
Он тащил их с собой, чтобы успокоить совесть и избавился от них при первой возможности. Предложение остаться и вовсе звучало как насмешка над здравым смыслом. Он поступил хладнокровно и расчётливо, стараясь при этом сохранить видимость человечности. Но что если они обречены на верную смерть? В таком случае, Килар-Странник
— Они ждали выстрелов в спину, — заметила Робинс.
— А ты? — спросил Странник, не поворачивая головы.
— Меня посещала эта мысль.
— А теперь?
— Теперь не знаю. Сейчас я могу сказать наверняка лишь одно: ты самый чертовски-странный тафу из всех, с кем мне довелось иметь дело. Я еще не знаю, как к тебе относится, но у меня больше не возникает желания немедленно тебя пристрелить. Уж в этом я уверена. А я редко ошибаюсь, если речь идет о стрельбе.
— Рада за тебя, Робинс, — вмешалась Линн, а потом обратилась к Килару, — Ты избавился от балласта, как и хотел. Что дальше?
«Сбросить балласт… Они поняли. А что ты ожидал?»
— Дальше поужинаем. У меня урчит в животе.
Он повернулся к ним лицом. Обе выжидательно смотрели на него. Карие глаза и серые. Серые и карие. Теперь они стали частью треугольника. Или фигура еще не замкнута? Что если остается четвертая, незаполненная грань? На этот вопрос ответит само время. Время и расстояние. Но как быть с другими вопросами? Есть ли способ выяснить что-то самостоятельно, не полагаясь на благосклонность высших сил или капризы судьбы? У него на глазах границы возможного уже раздвинулись во всю ширь. Так можно ли их двигать до бесконечности?
— Я видела здесь сухие растения. — сказала Линн, — Почему бы нам не устроить костер? Разогреем тушенку, поедим горячего.
— Неплохая идея, — согласилась Робинс.
«Костер! Ну конечно!» — обрывочные мысли в голове неожиданно выстроились в четкую, прямую линию. Жар, глядящий на него сквозь языки пламени. Смуглая рука с намотанными на нее четками, погрузившаяся в самое пекло, но не сгорающая… «Теперь пришло время заглянуть в огонь». А потом еще одно воспоминание, связанное с Жаром. Шок после пробуждения, зажатая в кулаке ракушка, линии на песке…
— Вы правы. Сегодня нам понадобится костер, но не для того, чтобы приготовить пищу.
Он подошел к Робинс, достал перочинный нож и разрезал веревку на ее запястьях. Сержант принялась молча растирать кисти. Она долго не могла произнести ни слова. Линн шумно вздохнула, удивленная ничуть не меньше. Сержант преодолела первое потрясение и скрестила свободные руки под грудью.
— Может ты мне и оружие дашь?
— Может и дам, но не сразу. Сперва я должен убедиться в твоей адекватности.
— Думаешь, вышибу тебе мозги?
— Думаю, ты все-таки можешь ошибиться, если речь идет о стрельбе. В моем положении нельзя рисковать чрезмерно. Иначе погибнет все.
— Что ты имеешь в виду под словом «все»?
«Как говорится, не в бровь, а в глаз».
Какое великое деяние он должен совершить в будущем?
И для этого сегодня ночью он зажжет здесь огонь.
— Если реальность мне улыбнется, я отвечу на твой вопрос завтра, еще до того, как взойдет Пальмира, — пообещал он, засовывая нож в карман. — Если же эта вздорная стерва по старой привычке решит показать мне фигу, нам придется еще долго прозябать в неведении. Возможно я добуду ответы из пламени, а может и нет. Таковы правила игры. Это трудно понять, но со временем привыкаешь.
— Неудача еще больше осложнит твое положение, — хмыкнула Робинс, — Не хотелось бы оказаться на твоем месте. Но кажется, я это уже говорила.
Странник кивнул.
— Надо приготовить костер, но сначала давайте поужинаем.
Несмотря на суровый, засушливый климат, мертвые растения попадались редко. Здешняя флора не отличалась разнообразием, а ее представители обладали огромным запасом живучести. Их возраст исчислялся десятками лет. Но даже эти долгожители растительного мира имели свой возрастной предел. Они гнили и умирали, развеивая мечту о вечной жизни. Увядшие кактусы лежали между камней сморщенными желтовато-бурыми столбиками. Их мякоть превращалась в труху, напоминающую на табак внутри папиросы. Ползучие растения, похожие на алое, сворачивали жесткие зубчатые листья, их стебли выгорали на солнце и никли к земле.
Линн собирала побеги змееглава и ланцетника, обрезая их и складывая на кусок брезента. Руки она обмотала тряпками. Иглы и шипы оставались острыми даже после гибели мягкой сердцевины. Робинс искала топливо для костра в двадцати ярдах к северу. Линн старалась не упускать ее из поля зрения. Она разогнула спину и вытерла со лба пот. Обрубки пальцев заныли, жгучая боль прошла через всю руку, но Линн научилась страдать молча. Она постепенно привыкала к боли, как к скверному попутчику, от которого невозможно избавиться — остается только смириться с его присутствием.
Она сильно ослабла. То и дело начинала кружиться голова, и, глядя на отдаленные скалы, Линн зачастую видела только блуждающие пятна и извилистые полосы на границе неба. Она стояла неподвижно, упорно глядя в одну точку, и через некоторое время детали рельефа приобретали свою истинную форму, как будто подкрутили объектив кинокамеры. Горы становились горами, а небо — небом. В мышцах то и дело возникали короткие спазмы. Линн бросало то в жар, то в холод. Эфинил снимет воспаление и избавит ее от лихорадки, но результат скажется самое меньшее через два дня. А пока ей приходилось крепче стискивать зубы и переносить болезнь на ногах. Она не могла позволить себе свалиться окончательно.