Вечный слушатель
Шрифт:
Что мысль о ней во мне лишь муку множит,
И лучший выход для меня, быть может,
Скорее отойти в небытию.
Ее достоинствам предела нет,
От них все горше мне и все больней,
Душевного не укротить раздора.
Пусть оттого покину белый свет,
Но не могу не помышлять о ней:
Un bel morir tutta la vita onora.
ДВА ФАВНА
Игривым песням вторя наугад,
Поведанным средь горного простора
Сильванами, влюбленными
Слова такие запишу: коль скоро
Пьянит любовь божков, лесных повес
То пастухам подавно нет позора.
О дон Антонио, кто от небес
Воспринял все, что людям дарят ныне
Светлейший Феб и доблестный Арес,
Мой грубый дар - смирением гордыни
Я искуплю, стихам препоруча
Возвысить следствие под стать причине.
Чудесней вас не сыщется врача
Для слабости моей; вы - неизменный
Податель струй Кастальского ключа,
Услышьте же, как славные камены
Хвалу возносят Вам, испортив мне
Достигнуть славы случай несравненный.
Сам Аполлон поет Вас! Я вдвойне
Стыжусь теперь несовершенства дара;
Кто с олимпийцем стал бы наравне?
Не завистью ли он снедаем яро,
Возненавидя музыкальный строй
Свирели, что запела, как кифара?
Но возвещу; пока ночной порой
Печалью Прокна все еще объята,
Скорбя над обесчещенной сестрой,
И Галатея распускает злато
Своих волос, и Титир в должный час
В тени опочивает, как когда-то,
Пока цветы в полях ласкают глаз
(Будь по-другому - осудите строго)
И Доуро, и Ганг запомнят Вас.
Итак, решусь: пусть речь моя убога,
Пока о Вас вещает Аполлон,
Да не прервется и моя эклога.
Там, где Парнас высоко устремлен,
Источник бьет, укрыт лесною тенью,
Кристальной влагой орошая склон.
Течет вода, с медлительною ленью
На почвы, беззаботным ручейком
Скользя по белоснежному каменью,
Струясь во благолепии таком,
Что птицы распевают звонче, слаще,
Поскольку их восторг неизреком.
Так ясен тот ручей в парнасской чаще,
Что камешки прелестные на дно
Сочтет любой, сквозь гладь воды смотрящий.
Ни пастухи не бродят в той стране,
Ни их стада, - и тишина дубравы
Незыблема на горной вышине.
Там все растенья жизнедатны, здравы,
Лишь в середине тех лесов нет-нет
Встречаются злокозненные травы.
Лиловыми лилеями одет
Там каждый луг, - там роза благонравно
Лилеи белой повторяет цвет.
И мирты свод листвы смыкают плавно,
Хрусталь Венеры - чистая вода
Таится
Там майоран и мяту без труда
Найти возможно, ибо неизвестны
Ни беспощадный зной, ни холода.
Река туда свершает путь чудесный,
И надо всей безлюдною страной
Сверкает зеленью шатер древесный.
Прекрасной нимфе забрести одной
Туда пришлось однажды ненароком
И в чаще переждать полдневный зной.
Пресытившись жестоким солнцепеком,
На травную постель легла она
И любовалась ласковым потоком.
Ее пленили сень и тишина,
И внятный в кронах колыбельный шорох,
Способствующий приближенью сна,
И птичий гомон радостный в просторах;
Так нежно клонит сей чудесный хор
К часам раздумий, плавных и нескорых.
И нимфа, чтоб обрадовать сестер,
Пустилась в предвечерии нежарком,
По чащам и лугам окрестных гор.
И возвестила, возвратясь, товаркам
О радости в неведанном краю,
Что ей была божественным подарком.
И просьбу им поведала свою:
Когда для них не слишком трудно это,
То вместе с ней направиться к ручью.
Чуть блеск явился пастуха Адмета,
И всех влюбленных горький час настиг
Безжалостным пришествием рассвета
Уже спешили нимфы напрямик
К тому ручью, и в утренней прохладе
Легко летел их звонкий переклик.
Одна из нимф бесчисленные пряди
Пустила биться по ветру вразброс,
Оставя их в божественном разладе;
Другая же, напротив, от волос
Освободила плечи дерзновенно,
Пленяя взоры тяжестию кос.
Эфира там была, и Динамена,
Зрил Феб нагими этих двух подруг,
В воде речной стоящих по колена.
И Ниса, и Серинга, что из рук
Тегейца Пана вырвались; Элиза
С Амантою, при каждой - верный лук;
И Далиана с ними, и Белиза,
Две тежуанки, коим красотой
Подобных нет в пределах парадиза.
И вот на склон горы необжитой
Взошли они: вот так на свод небесный
Грядет кортеж созвездий золотой.
Но два божка на круче густолесной,
Лишь двух из них завидя вдалеке,
Прониклись к оным страстию чудесной.
С тех пор долинам, кручам и реке,
Простым деревьям и кустам, стеная,
Они твердили о своей тоске.
Сколь многажды была струя речная
Принуждена смирить веселый бег,
Коль пеня слышалась очередная.
О как легко бы жар любви пресек
Жестокость нимф и дал бы им утехи,