Вечный слушатель

Витковский Евгений

и в девственный глядится пруд

небесное зерцало.

В объятьях ночи и луны,

сияние струящей,

прекрасный лебедь на воде

лежит, как будто спящий.

Он гладь невинную крылом

восторженно тревожит,

и пьет, и грезит, как поэт,

и прочь уплыть не может.

Ему ответит на любовь

печаль воды озерной,

и образ отразит его

хрустальный, иллюзорный.

И лебедь в озеро влюблен,

безмолвствуя во

благе,

но не бесчестит никогда

его невинной влаги.

(Дитя, вот так и я творю,

когда закат увянет,

когда невинный голос твой

в мое сознанье канет.)

ОРГЛ

Вершину как престол избрав,

торжественная птица

взирала в небо, чтоб затем

в просторы устремиться.

Но ядовитая змея

всползла на каменные кручи,

и, лишь собрался царь высот

уйти в полет могучий,

змея вокруг его груди

предательски и злобно,

блеснув на солнце, обвилась,

стальной петле подобно.

Летит орел, а с ним - змея,

что меж камней лежала,

и в грудь орлу сочится яд

отравленного жала.

О честолюбец, возлети

в простор, в пучину света

и не ропщи, что смерть близка:

таков удел поэта!

МИР

Был зимний вечер. Темнота окутала алтарь.

Ко входу в церковь брел монах, держа в руке фонарь.

Как пилигрим, свершивший путь, усталый, изможденный,

остановился и застыл у каменной колонны.

И долго около дверей ключами он бренчал,

но сам, казалось, ничего кругом не различал,

как призрак. Наконец вошел, ступая еле-еле,

трикраты грудь перекрестил, смочил персты в купели,

фонарь немного приподнял, и видит в тот же миг:

стоит вблизи от алтаря еще один старик,

как Голод, худ, как Смерть, согбен, но - все же был высок он,

в седой копне его волос светился каждый локон;

исполнен вдохновенных дум, сиял во мраке он,

как алебастровый сосуд, в котором огнь зажжен.

Сурово инок вопросил, едва его заметил:

"Что ищешь?" - "Мира!" - в тишине чужак ему ответил,

вздохнул и в нишу отступил, к колонне, - там темно.

Монах, взглянув на чужака, молиться начал, но,

постигнув истину, шагнул назад, к церковной двери:

пришлец, искавший мира здесь, был Данте Алигьери.

MACTE ANIMO

Я ничего не должен знать о женщинах на юге,

что полны гибельной тоски, когда, томясь в недуге,

несут безлистым деревам в безвыходной мольбе

плач о возлюбленных своих, о листьях, о себе.

Ты ль это,- слышу каждый час в груди твой хрип свистящий,

ты

ль это, червь, грызущий плоть,- смертельный рок, висящий

над светлой юностью моей?
– Я все отдам навек,

но не тебя, моя душа, орешины побег!

Тяжелый, низкий небосвод вдруг посветлел сегодня,

о радость, о тепло, о свет, о благодать Господня,

моя страна... моя любовь... жизнь, юность, счастье... Брат,

не рассуждать... Бери клинок, погибни, как солдат!

ВИЛЛЕМ КЛОС

(1859-1938)

МЕДУЗА

Взирает юноша с мольбою страстной

На божество, на лучезарный лик,

И тяжких слез течет живой родник,

Но изваянье к горю безучастно.

Вот обессилел он, и вот - напрасно

Он рвется в смертный бой, но через миг

Он побежден, и вот уже поник,

А камень смотрит хладно и ужасно.

Медуза, ты, лишенная души,

Верней, душа твоя прониклась ядом

В бесслезной, нескончаемой тиши,

Пускай никто со мной не станет рядом,

Но я склоню колени - поспеши

Проникнуть в душу мне последним взглядом.

ВЕЧЕР

Куртина в ясных сумерках бледна;

Цветы еще белей, чем днем,- и вот

Прошелестел за створками окна

Последней птицы трепетный полет.

Окрашен воздух в нежные тона,

Жемчужной тенью залит небосвод;

На мир легко ложится тишина,

Венчая суеты дневной уход.

Ни облаков, ни ветра нет давно,

Ни дуновенья слух не различит,

И все прозрачней мрак ночных теней,

Зачем же сердце так истомлено,

Зачем оно слабеет,- но стучит

Все громче, все тревожней, все сильней?

***

Я - царь во царстве духа своего.

В душе моей мне уготован трон,

Я властен, я диктую свой закон

И собственное правлю торжество.

Мне служат ворожба и колдовство,

Я избран, возведен, провозглашен

И коронован лучшей из корон

Я - царь во царстве духа своего.

Но все ж тоска порою такова,

Что от постылой славы я бегу:

И царство, и величие отдам

За миг один - и смерть приять смогу:

Восторженно прильну к твоим устам

И позабуду звуки и слова.

АЛБЕРТ ВЕРВЕЙ

(1865-1938)

ТЕРРАСЫ МЕДОНА

Далекий город на отлогих склонах,

ни шороха в легчайшем ветерке.

Прислушался - услышал смех влюбленных,

гуляющих вдвоем, рука в руке.

Неспешным взором тщательно ощупал

незыблемые профили оград,

отягощенный облицовкой купол,

старинный водоем, осенний сад.