Вечный зов. Том I

Иванов Анатолий Степанович

— А там что?

— Картошку там райторг хранит, бочки с капустой.

— Посмотрим…

Выйдя из овощехранилища, Хохлов спросил:

— Это всё?

— Почему же… Вон рядом со складом ещё барачок. Там клюквенный морс делаем.

— Да-а… — протянул Хохлов. И, ещё раз обойдя унылую территорию промкомбината, сел на какой-то пустой ящик, вынул из портфеля лист бумаги, начал чертить в нём квадраты.

— Вот здесь удобнее всего для подстанции, здесь её и поставим. Здесь будем строить главный механический корпус, здесь — кузнечный цех. Столярная мастерская столярной и останется… Впрочем,

вы знаете, что Савельева уже с дороги правительственной телеграммой вызвали в Москву?

— Какого Савельева?

— Нашего нового директора завода. С августа у нас новый директор, прибыл к нам вместе с приказом об эвакуации.

— Ну и что?

— Я думаю, не вернётся ли он с распоряжением об изменении, так сказать, профиля нашего завода… — Хохлов поцарапал кончиком карандаша подбородок. — Слухи об этом были ещё во время демонтажа. Война, кое-какие вещи нужнее сейчас сельхозмашин…

Кружилин только плечами пожал.

— Ну да, ну да… Посмотрим, посмотрим, — быстро проговорил Хохлов. — Значит, так, Поликарп Матвеевич, вот эту площадочку, гектаров в сорок, надо первым делом обгородить… Чем? Досок мы, надо полагать, найдём.

— У нас есть небольшой лесозаводик. Но такого количества досок…

— Да, да… И, кроме того, это трудоёмкая работа, займёт много времени. А послезавтра прибудут первые эшелоны. Выход единственный — обнести пока территорию будущего завода колючей проволокой… Хотя и это нереально. Где взять колючую проволоку? Придётся обыкновенной, гладкой. Найдётся такая?

— Какое-то количество найдём, видимо. Сколько её надо?

— Многовато, многовато… — качал круглой головой Хохлов. Высчитывая, сколько надо проволоки, он быстро покрывал листок цифрами. Потом оторвался от бумаги, оглядел неприглядные промкомбинатовские постройки, голую степь за ними и вдруг улыбнулся. — Ну-с, дорогой Поликарп Матвеевич, через недельку-другую эту окраину вашего села будет не узнать…

* * * *

И вот действительно окраину теперь не узнать. Огромный квадрат земли, обнесённый высокими столбами, на которые в несколько рядов натянута проволока, был изрыт, перекопан, обезображен. Всюду, как громадные чёрные волны, вздымались горы земли. Промкомбинатовские постройки оказались в самом углу, словно они были прибиты туда этими волнами, и, ненужные теперь, забытые, выглядели ещё более жалкими среди гор развороченной земли.

В разных углах квадрата натужно гудели экскаваторы, вычерпывая землю из котлованов; между земляных холмов там и сям грудами были навалены кирпичи, штабеля досок и круглого леса, металлических двутавровых балок, валялись мотки проволоки. И всюду люди, люди, люди — с лопатами, с ломами, с кирками. Со станции беспрерывно подъезжали грузовики, с грохотом подкатывали тракторы, волоча за собой тяжело гружённые тележки. И тракторы, грузовики вывозили беспрерывно поступающий на завод кирпич, лес, цемент, железо, станки. Сперва всё это, кроме станков, сгружали внутри огороженного квадрата. Потом там стало тесно, и строительными материалами завалили всю прилегающую к площадке будущего завода территорию.

Станки и прочие заводские механизмы сгружали в специально отведённом месте,

настлав прямо на землю деревянные плахи.

— Да, несчастные, — вздохнул Хохлов, когда прибыли первые машины с оборудованием, погладил грязный, холодный металл станины фрезерного станка. — Тоже намыкались, как люди. Под крышу теперь бы их.

— Они железные, не простудятся, — устало и равнодушно сказал небритый человек.

— Каждый станок закрывать брезентом! Каждый! Ты слышишь, Федотов? Лично ты будешь отвечать за это.

— А где я брезента столько наберусь? Вы дайте мне брезент — я вам не то что станки — всю площадку накрою.

— У меня без разговоров! Накрывать — и точка! Где хочешь бери…

Кружилин вспомнил этот короткий эпизод, подъезжая к стройке, с теплотой подумал о Хохлове, об этом Федотове, которого он потом никогда больше не встречал.

Подъехав, он увидел, что все станки, составленные аккуратными рядами, тщательно укрыты брезентом. И снова подумал о Федотове: «Молодец мужик!..»

Поликарп Матвеевич остановил мерина, кинул ему клок сена, опустил чересседельник.

— Эй, гражданин! — услышал он голос и увидел человека в телогрейке, опоясанного широким ремнём. На ремне болталась револьверная кобура. — Нельзя тут останавливаться. Не видишь — заводское имущество. Отъезжай.

Когда решили сгружать здесь станки и механизмы, хотели и этот участок огородить проволочным забором. Но потом рассудили, что проще поставить охрану.

— Я секретарь райкома партии Кружилин. Где Хохлов?

— А-а, — протянул человек в телогрейке. — А бес его знает. Он тут везде.

И, видя, что Кружилин пошёл, кинулся за ним:

— Извиняйте, товарищ секретарь, спросить хотел… Как же зимовать-то нам? — и кивнул на три длинных ряда палаток. — Ночами уж холодновато. Детишки кашлять зачали.

— Зимовать? — Кружилин остановился. — Перезимуем. С завтрашнего дня жильё строить начнём.

— Как строить? — опешил охранник. — Чего мы успеем настроить, когда через месяц зима ляжет?

— Успеем, — тяжело усмехнулся Кружилин.

Да, жильё, жильё… Голова пухла от дум: как быть с жильём? Семей пятьсот заводских, выбрав самых многодетных, ещё с горем пополам расселили, отправив кое-кого из ранее прибывших беженцев в колхозы. Но тысяча семей — свыше трёх тысяч человек — со дня приезда жили в палатках.

Конечно, можно было административной властью ещё многих эвакуированных переселить в колхозы и совхозы. Но этому воспротивился Хохлов.

— А завод?! Разве мы его восстановим силами одних наших рабочих к ноябрю? С нас же тогда головы снимут. — И тряс листками с подсчётами. — Вот одной земли надо вынуть тысячи и тысячи кубометров.

И тут же напирал:

— Расселяйте людей! Не поверю, что в таком большом селе нельзя ещё расселить три тысячи человек. Я сам, сам пойду по домам, я проверю…

И ходил однажды ночью вместе с представителями милиции, райисполкома, проверял. Наутро в райком зашёл мрачный.

— Да, — буркнул он на немой вопрос Кружилина, — все дома забиты, на полу люди вповалку спят. Какая-то бабка ухватом нас вытолкала. «Свезите, говорит, лучше уж живой меня на кладбище, моё место на печи освободится…» Но всё равно рабочих расселять надо! — помолчав, заключил он.