Вечный зов. Том II
Шрифт:
— При чём вы тут… или ни при чём, это вам лучше знать, — сдерживая себя, сказал Кружилин Полиповой. — Пусть будет это на вашей совести. Идите…
Но она как стояла, так и стояла, будто не слышала его слов.
— Совести? — спросила она вдруг тихо, глухо, губы её дёрнулись. — А что вы знаете… что можете знать о моей совести? Что это вообще такое?!
Губы её дёргались всё сильнее и сильнее, одновременно в глазах всё яростнее разгорался чёрный огонь. Потом она упала обратно в кресло, затряслась, забилась в истерике.
Кружилин встал, налил из
— Успокойтесь…
— Уйдите! Уйдите! — кричала она сквозь косынку, которую прижимала к лицу, и мотала головой. Кричала так, будто он был в кабинете посторонний.
Кружилин в своих предположениях относительно неожиданной смерти жены Антона был прав. Когда Елизавета Никандровна впервые появилась в библиотеке, Полипова встретила её молчаливо и неприязненно, потом с усмешкой сказала:
— Садитесь на абонемент. Работа простая — принимать от читателей и выдавать им книги.
И Елизавета Никандровна принимала и выдавала, с заведующей библиотекой никогда не здоровалась и не разговаривала. Молча приходила утром, хмурая, и молча уходила вечером.
Полипова на это лишь усмехалась, затем усмехаться перестала, тоже начала хмуриться. Иногда, отвернувшись к окну, о чём-то подолгу думала, глядя, как ветер треплет за стеклом листья деревьев. Теперь Елизавета Никандровна, изредка взглядывая на неё, усмехалась.
— В конце концов, это пытка! — не выдержала Полина Сергеевна. — Что вы всё молчите, как…
— Я могу и разговаривать, — ответила Савельева. — Но только на одну тему. О том, как ваш муж, Полипов Пётр Петрович, выдавал царской охранке моего мужа.
— Что-о?! — поднялась со своего стула Полипова, вытянулась.
— Он был провокатор. Я это отлично знаю. И вы тоже. И я хочу, чтобы вы подтвердили это письменно.
— Вы сумасшедшая! — изменившимся голосом воскликнула Полипова.
— Других доказательств нету, — продолжала Елизавета Никандровна. — Но вы-то знаете… И вы всё это опишете. Не сейчас, так завтра. Не завтра, так через неделю. Через месяц, год, пять лет! А я буду ждать! Терпеливо ждать…
— Сумасшедшая! Сумасшедшая!..
Елизавета Никандровна пожала плечами и опять продолжала молчать. И таким образом шли неделя за неделей.
Пытка эта была обоюдная, и неизвестно ещё, для кого тяжелее. Дома Елизавета Никандровна сваливалась иногда замертво, пила сердечные капли, но никому, в том числе и сыну Юрию, который собирался к отъезду на фронт, старалась этого не показывать.
Она его проводила, и пытка эта стала для неё ещё страшнее. Но получить доказательства провокаторской деятельности Полипова от его жены всё-таки надеялась, была уверена, что та не выдержит. Заведующая библиотекой даже как-то спала с тела, при виде её менялась в лице, по щекам начинали ходить нервные пятна. Елизавета Никандровна лишь усмехалась безжалостно. Но, увлёкшись, не рассчитала своих сил…
Первой нарушила молчание Полипова. Это случилось дня
— Вот вы меня подозреваете… устроили мне чудовищную пытку. А я, хотя у меня никогда не было детей, понимаю вас и сочувствую, — сказала Полипова.
— Я не подозреваю, я твёрдо уверена, что ваш муж был провокатор, — тотчас ответила Савельева. — Берите бумагу и описывайте всё…
И тут Полина Сергеевна не выдержала. Все нервы её враз оборвались, будто по ним ударили острым ножом. Откинув стул, она щукой метнулась к Савельевой, закричала, захрипела, не помня себя от ярости:
— Да, да, да, был! Был, понятно?! Он всегда выдавал этого твоего… и других! Он давил вас, как мог! Он мстил вам за вашу революцию… Он был бы богатым человеком, а такие, как ваш муж, всё отняли! И у него, и у меня! Он мог бы сделать и ещё больше, но он трус, он подонок! Он всего боялся и боится… И всё же уничтожал людей — и тогда, и после, здесь, в Шантаре! И вашего мужа он бросал в тюрьмы. Он тогда выжил, да… Но, попадись он ему под ноги после революции, он бы его всё равно растоптал! Ну, довольна? Письменно написать? Не дождётесь… А слушать слушай! Слушай и знай! Знай…
Пока она кричала, Елизавета Никандровна, поднявшись, с ужасом глядела в обезображенное гневом и ненавистью лицо Полиповой, пятилась от неё в глубь комнаты, к противоположной стенке, где стоял матерчатый диван. Пятилась и чувствовала, как чем-то сдавливает, сплющивает её сердце. Боль эта, тупая и безжалостная, была непривычной, незнакомой даже для неё, испытавшей всякие сердечные боли. Дойдя до дивана, она почувствовала, что сердце останавливается, что это конец, и из последних сил прохрипела:
— Не надо! Замолчите же…
И рухнула, боком упала на диван, уже мёртвая.
Полипова, увидев это, умолкла, постояла, горячая и растрёпанная, молча наблюдая, как тускнеют, мертвенным светом наливаются глаза Елизаветы Никандровны. И, чувствуя, как подламываются её собственные ноги, боясь тоже рухнуть где-нибудь рядом, шагнула к телефону звонить Кружилину, в кабинете которого сейчас кричала, мотая головой: «Уйдите! Уйдите!»
…Кружилин поставил стакан с водой на стол, от стука стекла о стекло она сильно вздрогнула и очнулась, немного пришла в себя. Во всяком случае, рыдать стала тише.
— Успокойтесь же, — ещё раз попросил Кружилин. — Иначе мне врача придётся вызвать.
— Не надо никакого врача, — сказала она негромко, вытирая скомканной косынкой слёзы. — А насчёт совести я вам сама скажу. У меня её… если иметь ваше понимание… никогда не было.
Кружилин, прихмурив брови, усмехнулся.
— Это я, что ж, понимаю… Ваша девичья фамилия Свиридова?
Теперь она вскинула брови, крутые и чёрные, — она их, видимо, красила. Но спросила спокойно:
— Вы и это знаете?