Вечный зов. Том II
Шрифт:
Она долго стояла столбом, омертвелая и бесчувственная, глядела выгоревшими глазами за окно, ничего там не видя.
Иван, чувствуя, что надо сказать заодно и другое, ещё более страшное, ибо ещё раз такого разговора она может и не выдержать, а сейчас, по омертвелому, всё пройдёт немного легче, произнёс:
— А Фёдора твоего я убил, Анна.
Она вздрогнула, как лошадь, которую хлестанули, не жалея, тяжёлым, мокрым кнутом. Держась за угол печки, у которой стояла, она, чёрная как уголь, медленно повернулась к нему.
— Брата своего, значит… — добавил Иван. — У немцев он служил.
— Ка-ак? — прокричала она беззвучно почти, одними глазами. — Говори…
И он рассказал ей всё о Фёдоре, тоже без утайки…
Зимой же сорок пятого, в самом конце года, в Шантару вернулся Пётр Петрович Полипов. Какой-то исхудалый, вылинявший, в чине подполковника, он прямо с чемоданом пришёл в райком, к Кружилину.
— Вот, дела свои семейные заехал решить…
Жена давно написала ему ещё на фронт, что живёт с другим мужчиной. «Что поделаешь, Петенька, я его полюбила, и не так, как тебя когда-то, последним всплеском, но по-настоящему, я от него беременна. От тебя не получалось, а от него у меня ребёнок будет, и, значит, надо нам с ним оформляться». Далее просила выслать ей согласие на развод.
— Не выслал я ей ничего. Вот, сам приехал, — проговорил он, поведав обо всём Кружилину.
— Как ты воевал-то хоть, расскажи.
— Чего ж там. С редакцией по фронтам двигался… — Он усмехнулся. — Вроде и безопасно, а чуть не погиб. В войсках часто приходилось бывать, руку вот пересекло однажды. В сорок четвёртом было, осенью, уже возле границы Восточной Пруссии. Едва-едва от гангрены не загорелась. Ничего, пронесло, рука вот немного покоробилась. — Он шевельнул левой рукой, действительно чуть скрюченной. — Хотели комиссовать, «к тому же, говорят, на шестой десяток вам пошагало», я попросил в армии оставить, пошли навстречу… А кто он, её сожитель?
— Малыгин, бывший заведующий райкомхозом. Сейчас председателем исполкома работает.
— По всем статьям заместил, — усмехнулся Полипов.
— Дочь у них полуторагодовалая. С прежней своей женой он развёлся.
— И такого человека ты держишь… на такой должности?
— Работать-то надо кому-то, Пётр Петрович.
— Работать… — Он встал, прошёлся по кабинету, в котором ходил когда-то хозяином, потрогал зачем-то занавеску на окне. — Субботин, слышал я, умер?
— Скончался, — ответил Поликарп Матвеевич, вспомнил свою поездку в Новосибирск летом сорок третьего, как они шли потом с Субботиным по унылому Новосибирску и как Иван Михайлович говорил ему дома: «Я давно не доверяю Полипову. Я сделал всё, чтоб из обкома его убрать… Я бы вообще не доверил ему какой бы то ни было руководящей должности… А коль от тебя, Поликарп Матвеевич, зависеть будет судьба Полипова, ты этот наш разговор вспомни. „Кадры решают всё“. Какие будут стоять у руководства люди, так и наши дела пойдут…». Судьба Полипова от него пока не зависела, но вот он уже при одном виде этого человека вспомнил слова друга своего и старого большевика-подпольщика.
А Полипов меж тем всё прохаживался по кабинету, на гимнастёрке его поблёскивало два ордена — Красной Звезды и Красного Знамени.
— Работать… Ну что ж, поработаем и мы теперь. Уже на мирном поприще. Силёнки покуда остались кое-какие.
Он походил так по кабинету и уехал из Шантары, не повидав даже, кажется, бывшей своей жены. А где-то через месяц раздался звонок из обкома партии, которого Кружилин внутренне с беспокойством ожидал:
— Поликарп Матвеевич, есть мнение — доверить Петру Петровичу Полипову прежнюю работу. Там у тебя Малыгин не очень справляется,
— Говорил. Но против Полипова я возражаю.
— Почему? Фронтовик, ранен, орденоносец. Зарекомендовал себя со всех сторон. У него с Субботиным трения были, но теперь…
— Я категорически возражаю!
— Ну, хорошо, чего мы по телефону? Приезжайте, выскажете здесь свои возражения. Может быть, мы найдём их убедительными, что же…
Кладя трубку, Кружилин уже знал — не найдут. Потому что объяснить внутреннюю суть этого человека словами невозможно. Чтобы понять его и убедиться не просто в его никчёмности, а во вредности, надо съесть с ним не один пуд соли, как съел Субботин, как съел он, Кружилин. А люди в обкоме сейчас новые, весь почти секретарский состав в последние послевоенные годы сменился…
И не нашли. В феврале сорок шестого на сессии райсовета Полипов был снова избран председателем исполкома, а Малыгин стал работать директором Шантарского маслозавода.
— Не ожидал, Поликарп Матвеевич, что ты столь энергично будешь в области возражать против меня, — сказал Полипов Кружилину уже после сессии. — Неужели ты не понимал, что это бесполезно… в сложившейся теперь ситуации?
— Понимал.
— Зачем же на рожон лез?
— Вот что, Пётр Петрович!.. — воскликнул Кружилин, начиная горячиться. Но, пересилив своё возмущение, успокоился. — Я считаю себя честным коммунистом и перестал бы уважать сам себя, если бы не высказал там всё, что думаю о тебе.
— Да кого в наше время интересует, честен ты или не честен! — нагло произнёс Полипов.
— Вот даже как?!
— Так, — отрезал Полипов с откровенно издевательской усмешкой. — И, как ты видишь и понимаешь, никакого капитала ты на этом не приобрёл. Наоборот…
Да, наоборот, Поликарп Матвеевич это осознавал. Как мгновенно меняется иногда обстановка! Какие-то недели прошли со времени возвращения в Шантару этого человека — и вот он уже хозяин положения. «Кого в наше время интересует, честен ты или не честен!» Это ж он сознательно провоцирует, вот, мол, я каков на самом деле фрукт, ступай и объясни это в обкоме или где хочешь. А кому и что теперь объяснишь? Его же и обвинят в склоке, в необъективности к «фронтовику и орденоносцу», который «зарекомендовал себя со всех сторон».
А «фронтовик и орденоносец», глядя в окно, тихим и ровным, «примиренческим», как внутренне отметил Кружилин, голосом заговорил:
— Насколько я помню, Поликарп Матвеевич, ты не на много, на год или два, старше меня. Но я буду всегда относиться к тебе как к старшему по возрасту, но и ты…
Кружилин не верил ни в искренность его голоса, ни в искренность его слов. И прервал его:
— Я ко всем, кто меня моложе и кто старше, отношусь как коммунист прежде всего.
Полипов от окна повернул к нему тяжёлую голову, секунду-другую поглядел молча и усмехнулся.
— Плохо ты кончишь, Поликарп Матвеевич.
— А мне кажется, это ты кончишь плохо, Полипов.
На этом они и прекратили тогда, в хмурый январский вечер сорок шестого года, свой разговор, разошлись ещё более непримиримыми. Теперь, понимал Кружилин, от Полипова надо было ожидать всего, любого подвоха и коварства, он не простит малейшего промаха, немедленно воспользуется им, чего, собственно, он и не скрывал. Не знал лишь тогда Поликарп Матвеевич, не мог предположить даже, что ударит Полипов со стороны нежданной, негаданной. И не думал, никоим образом не мог подумать и представить, с какой стороны придёт ему помощь. Не ему конкретно, а тому делу, которому отдал он всю свою жизнь…