Вечный зов. Знаменитый роман в одном томе
Шрифт:
— Все считай… Осталось маленько, Федор, брательник твой, сожнет за неделю.
— Как он тут? — впервые после возвращения заговорил о нем Иван.
— А ничего, — усмехнулся Панкрат. — Робит старательно.
Женщины и ребятишки живо нагружали брички-бестарки, усталые лошади стояли, опустив плоскощекие морды.
— Достается нынче животинам, — сказал Панкрат и продолжал: — Вчерась на оставшуюся полосу направил мужиков с косами да баб с серпами. Смахнем, думаю, поживее остатки. А Федор — с матерками. «Не лезьте, говорит, сам скошу». Все жадничает,
Ветер шуршал картофельной ботвой, негромко хлопал полами заскорузлого назаровского дождевика.
— На тракторе-то у него кто? Все Кирьян Инютин? — спросил Савельев.
— Он. Молчком всю осень работают. Надутые, как сычи. Того и гляди, вцепятся друг в дружку — аж перья посыпятся.
— С чего они так?
— А дьявол их разберет.
Брички были нагружены, Иван хотел их отправить, но председатель сказал:
— Ты езжай сам с ними в деревню. Там Агата баню топит. Отмоешь грязь — и в Шантару ступайте с ней. Старший брат твой, Антон, звонил, приглашал седни ввечеру. Там грузовик на элеватор к ночи пойдет, уедете с ним. А я тут сам… Завтрева вернешься.
— Ну что ж, ладно…
— Ага, ступай, съезди… Соберетесь все вместе, поговорите, — кашляя, добавил Панкрат. — Федора он тоже звал.
— Федора?
— Ну и что ж? Съест он тебя, что ли, там? Ступай. Поглядите друг на дружку. — И, видя, что Иван колеблется, добавил построже, даже прикрикнул: — Ступай, ступай!
— Так вот ты какой стал, Ваньша! — тиская Ивана, говорил Антон, отстраняя немного от себя, смотрел ему в глаза и снова прижимал к груди. — А это, значит, Агата, жена твоя? Такой я примерно и представлял Иванову жинку… Раздевайтесь же. Лиза, помоги им раздеться.
В маленькой кухоньке четверым было тесно. Электрическая лампочка без абажура заливала помещение ярким светом, и в этом свете Агата чувствовала себя так, будто, выкупавшись, вышла голая из воды, а вокруг народ.
— Да, время, время-то, Иван, что делает! — грустновато проговорил Антон, глядя на брата. — А мне все помнишься ты белобрысым мальчонкой. Когда ж я тебя последний раз видел?
— А когда в Михайловке, потом в Звенигоре от жандармов прятался.
— Да, да, когда ж это было? Постой… Года через четыре, кажется, после девятьсот пятого? Ну да, в девятьсот шестом я в тюрьме сидел. В девятьсот девятом опять сел…
— В девятьсот десятом это было…
— Да, в десятом. Тридцать один год назад.
Агата глядела на братьев, что-то сжимало ей тихонько сердце, глаза пощипывало, электрическая лампочка расплывалась белым пятном, в голове ворошилась тревожная мысль: «А Федор? Счас и с Федором ведь Иван встретится…»
Еще там, в Михайловке, отглаживая
— Мне-то, может, остаться, а, Вань? Чего мне там.
— Ничего, поедем…
И тогда она, глядя за окно, сказала, раздувая побелевшие ноздри:
— Ты еще не знаешь меня. Я могу там Федору, если он что скажет про тебя… прямо глотку ему зубами перекусить.
— Да ты что? — испуганно наклонился к ее лицу Иван.
Агата вздрогнула и пришла в себя.
— Ладно, поедем… сдержусь, может.
— Как вас по отчеству-то, Агата? — услышала она голос жены Антона. Елизавета Никандровна стояла рядом, чуть улыбалась.
— Да никак… просто Агата…
— Ну и хорошо. А меня просто Лиза… Очень хорошо, что мы наконец встретились. Идемте! — Она настежь распахнула двустворчатые двери в комнату. — Там друзья Антона. Федор тоже должен подойти.
Услышав, что Федора нет пока, Агата почувствовала облегчение, смело шагнула за порог в просторную комнату.
Посредине комнаты стоял накрытый стол, у стены, на диване, сидели двое незнакомых ей людей, а третий, знакомый — секретарь райкома партии Кружилин — ходил по комнате и что-то рассказывал. При появлении их он замолчал, несколько мгновений глядел в упор на ее Ивана, потом улыбнулся и протянул ему руку.
— Здравствуй, Иван Силантьевич, — сказал он просто.
Поздоровались и те двое, поднявшись с дивана. Длинный худой человек назвал себя Нечаевым, а круглый, невысокого роста толстячок — Иваном Ивановичем Хохловым. Оба, и Нечаев и Хохлов, с любопытством глядели на Ивана. «Знают, знают, что в тюрьме сидел! — кольнуло ей сердце. — Господи, еще начнут расспрашивать, за что да как…» И она бессознательно качнулась к мужу, будто могла заслонить его от их вопросов.
Но ни Хохлов, ни Нечаев ничего не спросили.
— Что же, к столу, пожалуй, — сказал Антон, расставляя поудобнее стулья.
— Антон, Федора еще нет с женой, — подала голос Елизавета Никандровна.
— Время военное, терять его нечего. Опоздавшим нальем штрафную, только и всего…
— Вижу — не шибко вроде мы желанные гости тут, — прогудел из кухни голос. Там, у порога, в расстегнутом ватнике, держа в руках мерлушковую шапку, стоял, пошевеливая сросшимися бровями, Федор, за ним высокая женщина в темно-синем пальто. Из-за разговора и грохота отодвигаемых стульев никто не услышал, как они вошли с улицы.
Антон секунды две-три в упор смотрел через распахнутую дверь на среднего своего брата. Федор тоже глядел на Антона не мигая, чужим, выжидающим взглядом.
— Федор? — проговорил Антон вопросительно, будто еще сомневался в этом, и шагнул в кухню.
Братья обнялись. Елизавета Никандровна кинулась раздевать Анну.
Через минуту Антон, подводя Федора к столу, говорил чуть возбужденно, без упрека:
— Что ж это ты, братец, так себя ведешь? Я уж больше месяца как приехал, а ты и носа в Шантару не показываешь. Иван приезжал, хоть и не застал меня…