Ведьма, мы-же-на-ты!

Мамаева Надежда Николаевна

Супруг сглотнул, прервав сам себя, и я за него закончила:

– …присоединили к жиле, чтобы та питала заклинание. Но природная сила – слишком сырая, неконтролируемая. Поэтому, полагаю, она сожгла плетение, а за ним и тела… добровольцев? – я постаралась подобрать тактичный синоним к «подопытным».

– Да. То, что я не сдох, назвали статистической погрешностью и чудом, – холодно закончил пепельный.

– Это было не чудо, а смертельное проклятие, – возразила я. – Оно-то и спасло тебе жизнь, вобрав в себя излишки силы дикой магической жилы…

После

этих слов раненый упрямо сжал губы, ничего не сказав. И по этому его молчанию стало все понятно. И я не удержалась от вопроса:

– Многих потерял?

– Выжила одна треть из нашей сотни…

Со мной такое случалось нечасто – когда я не знала, что сказать. Утешать я не умела, сочувствовала – не лучше… Потому невольно вырвалось:

– Никто из нас не вечен. И когда-нибудь ты встретишься с теми, кого потерял, там, за гранью. Но пока есть возможность жить – живи. И так ярко, чтобы демоны тебе завидовали!

– Звучит как девиз, – усмехнулся пепельный.

– Вообще-то это тост, – поправила я. – Его в канун Новогодия всегда произносила моя прабабка за семейным ужином.

– И как она жила? Ярко? – полюбопытствовал раненый.

– Почему жила? – приподняла я брови. – Живет до сих пор.

– И в чем же секрет ее долголетия? – полюбопытствовал пепельный.

– Овсянка и прадед, – охотно ответила я и пояснила: – Овсянка – для крепкого сердца, а прадед – для всего остального.

Прозвучало это так двусмысленно, что я как-то разом вспомнила, на чем я сижу, а главное – в каком виде…

Так. Засиделась я что-то…

Медленно, чтоб не потревожить рану, начала вставать и…

– Ай! – вырвалось непроизвольно.

Все оттого, что мои каштановые волосы умудрились перепутаться со светлыми, а я, в свою очередь, напрочь об этом забыть. Так что пришлось потратить время, распутывая колтун, стоя при этом в позе вопросительной руны.

Наконец я выпрямилась, одернула юбку, чувствуя, как в груди под заинтересованным и немного насмешливым взглядом пепельного рождается доселе неведомое чувство – смущение. Чтобы задавить его в зародыше, напустив на себя деловой тон, произнесла:

– Тебя надо зашить еще раз и перевязать, а потом вытащить проклятие. Иначе рана снова разойдется. Так что я сейчас схожу за лекарской котомкой и вернусь…

С этими словами я развернулась на пятках и уже сделала шаг к лестнице, как мне в спину прилетело:

– Рангер…

– Что? – Я невольно остановилась и обернулась.

– Меня зовут Рангер, можно просто Ран, – повторил пепельный и приподнял бровь. С намеком так приподнял.

Пришлось вынужденно ответить.

– Веризия… Изи Дэйрис, – представилась я по привычке уже новой фамилией.

– То, что Дэйрис, я в курсе, – усмехнулся этот невозможный пепельный. Вот ведь язва!

Хотела ответить что-нибудь ехидное, чтобы оставить последнее слово за собой, но решила: я девушка экономная, поэтому не стоит транжирить словарный запас на всяких доходяг. Так что лишь гордо вскинула голову и направилась к лестнице.

Глава 4

Ступени

надрывно заскрипели под моими шагами, когда я поднималась на второй этаж. Толкнула дверь в комнату, где хранились мои вещи. Вечерний свет проникал сквозь узкие окна, играя бликами на полках, где в ряд уже успели выстроиться бутыльки с зельями, амулеты, книги по магии, пара противней, на которых сушилась тыквенная, демоны ее дери, пастила… Просто я не знала, что еще можно сделать из этой рыжей напасти, которую мне регулярно подкидывали под дверь в знак то ли благодарности, то ли откупа…

Среди всего этого я нашла то, что мне было нужно: нитки, иголку, склянку с первачом и обезболивающее зелье. А еще бинты, что были аккуратно уложены в мой целительский кисет. Тот стоял рядом с бутылью, в которой настаивался болиголов.

Спустившись обратно на первый этаж, я увидела, что супружник запрокинул голову, прикрыл глаза и стиснул зубы. Ясно. Терпит… Даже не стонет. «Надо же, выдержанный какой мне попался, прям как столетний коньяк», – промелькнула мысль, когда я подошла к раненому.

– Как себя чувствуешь? – поинтересовалась я, начав заговаривать зубы.

Заговаривать, увы, не буквально, а фигурально: сил на чародейство у меня не осталось ни капли, резерв был вычерпан до дна. Так что приходилось отвлекать, используя дар красноречия, а не магический.

– Я чувствую себя так, как будто хочу хорошо прожаренную отбивную, – отозвался Ран, не открывая глаз.

– Хорошо. Значит, будет отбивная, – покладисто согласилась я, вдевая нитку в иголку. Задумывалась ли над тем, что говорю? Навряд ли. Все мои мысли сейчас были о том, как бы поаккуратнее залатать глубокую рану: придется накладывать несколько швов, один поверх другого, на разные слои. Задеты и брюшная полость, и глубокие мышцы, и поверхностные… – Ты как, охотиться умеешь на кого-то, кроме демонов в пустошах и дам на балах?

– А ты с какой целью интересуешься? – приоткрыв один глаз, поинтересовался блондин.

– С той, что отбивную придется ловить тебе, – поведала я муженьку и положила иголку с ниткой в склянку с первачом – обеззаразить.

– А как же хваленая ведьмина магия? – поинтересовался Ран. – Наколдовала себе какое-нибудь, не знаю… яйцо призыва лосося, кинула его в воду – и рыба сама на берег выбрасывается.

– То есть охотиться на дичь ты не умеешь… – поняла я, доставая иглу.

– Обижаешь, дорогая женушка. Я на дичь могу и охотиться, и, если надо, нести ее. Причем полную, не расплескивая…

– Учту, – хмыкнула я и, протянув муженьку флакон с зельем, не удержалась от подколки: – Выпей. И желательно тоже… Не расплескивая.

Конечно, полностью от боли эликсир не избавит, но хотя бы притупит ее, пока я буду шить. Ран приоткрыл глаза, глянул на бутылек и светским тоном уточнил:

– Яд?

– Яд, настоянный на перваче, – уже лекарство, – назидательно отозвалась я, примериваясь к ране. Та впечатляла. Так что я решила морально подготовить пациента: – Слушай, тебе говорили, что главное в лечении – это доверие?