Ведьма
Шрифт:
– Развлекательный сегмент тоже неотъемлемая часть идеологической борьбы, – мрачно пошутил босс. – Но не в этом дело, Марин…
Он перестал мучить очередную зубочистку, сломал ее вчетверо и смел все обломки со стола в мусорную корзину.
– Я сам не могу понять, что происходит. Звонили из городской администрации от Дмитрия Петровича… Нижайшая просьба Дмитрия заключается в том, чтобы помочь Людмиле Кремер добраться до финала.
– Вы перезвонили Диме?
– Да. – Соколовский сделал небольшую паузу. Столь частые провалы в диалоге с боссом уже начинали раздражать.
– Ну так что он ответил?
– Он ответил, что если звонили от его имени и просили, значит, так оно и есть. Что-то вроде «старик, у меня куча проектов на карандаше, я могу запутаться, кому какие распоряжения отдавал, если тебе позвонили,
Маришка фыркнула. Еще бы ей не знать! Однажды на каком-то фуршете по поводу удачного распила благотворительного транша она отказала главному идеологу из городской администрации в танце, а потом обломала и с продолжением вечера. Он, сволочь, так надрался, что звонил Маришке всю ночь на мобильный, а утром едва не уволил из телекомпании.
– Ничего не понимаю, – выдохнула она. – Семен Семеныч, оглянитесь вокруг: ваш кабинет украшает целая батарея статуэток ТЭФИ, вы курили на крыльце министерства печати с самим Познером… И что, вас вот так взяли и развели, как редактора малотиражного сельского вестника?!
Соколовский начал злиться, о чем свидетельствовали подрагивающие скулы.
– Марина, остановись, пока я сам не рассердился.
– Слушайте, может, ее трахает кто-нибудь из них? О, кстати, может, сам Димасик и попрыгивает по пятницам?
– Всего хорошего, Марин. – Босс указал пальцем на дверь.
– Семен Семеныч!
– Все, работай!
Маришка ушла. В течение целого дня она крутила в руке телефон, собираясь лично позвонить Дмитрию Петровичу, но так и не решилась. Пожалуй, Соколовский прав, не надо будить зверя. В целом вполне терпимый и не злобствующий куратор из мэрии в один прекрасный день может и оскотиниться. С этими ребятами никогда не надо шутить…
– Вот такая фигня, други мои, – закончила Маришка свой рассказ. – Есть какие-нибудь мысли?
Мужчины молчали. Каждый пытался найти ответ сообразно своим профессиональным возможностям. Бывший мент Баранов перебирал в уме номера телефонов и фамилии людей, к которым мог бы обратиться за разъяснениями. В своих изысканиях он мог бы продвинуться довольно далеко, если бы не Михаил Поречников, искавший черную кошку в другой комнате.
– Знаете что, – сказал он, – так мы ничего не найдем и не добьемся.
– Что предлагаешь? – спросила Садовская.
– Предлагаю обратиться напрямую к Людмиле Кремер.
– Каким образом? Подойти к ней и спросить: «Любезная, кто вас трахает и почему это нужно делать с помощью нашей программы?»
Миша отрицательно покачал головой и улыбнулся:
– Нет, зачем же? Я, ребята, некоторым образом тоже экстрасенс. Какое у нас сегодня испытание?
Баранов и Садовская переглянулись. Бывший мент развел руками: «Ладно, я пас».
24. Родовое проклятие
Всем мужчинам в этой семье суждено было встретиться с Господом чуть раньше, чем они сами планировали (злые языки во дворе, впрочем, сомневались, что всех троих на небесах встречали архангелы – кого-то ожидало и чистилище). Все они уходили быстро, без предупреждения и практически без мучений. И все – не своей собственной смертью.
Самый старший, Владимир Степанович Круглов, ушел из жизни двадцать лет назад, когда ему было всего тридцать два. Дело было зимой, в декабре, в лютый мороз. Однажды он поругался с женой, вышел из дома, что располагался на краю рабочего поселка недалеко от мелкой и грязной речушки под названием Зюзелка, купил у соседской старухи (ночных ларьков во времена тотальной борьбы с пьянством, разумеется, не было) литровую бутыль самогона и единолично ее выкушал, закусив одним (!) соленым огурцом. Он сидел на берегу несколько часов, вызывая справедливое беспокойство видевших его соседей, потом стал понемногу заваливаться на бок и в конце концов просто упал. К тому времени – а было уже хорошо за полночь – никто больше не наблюдал за ним в окошко, поэтому мужика хватились только утром. Он вмерз в речной лед, одной рукой обняв опустошенную бутыль, а другую сунув за пазуху. Эта печальная инсталляция обошла тогда все криминальные хроники, вошла в фотоальбом достижений городского управления внутренних дел, была напечатана
Когда сыну Антонины Павлу Круглову исполнилось восемнадцать, перед семьей встала серьезная проблема – как не допустить парня до службы в непобедимой и легендарной. Мать, наивная женщина, пыталась на скрести денег на взятку военкому, но когда поняла, что скрести ей придется до второго пришествия, бросила эту затею и отправилась на поиски вменяемого врача, который не моргнув глазом засвидетельствовал бы наличие у Павла хронического идиотизма, энуреза, энцефалита и еще какой-нибудь гадости. Однако выяснилось, что врачам тоже нужно как-то жить, да и самих врачей на подступах к военкомату собиралась целая дивизия, поэтому пришлось отмести и эту возможность. Паша уже махнул было рукой, решив пойти отдать Родине все, что когда-то у нее занимал, но тут случилось непоправимое: возвращаясь из продуктового магазина, Павел торопился перебежать дорогу на мигающий желтый сигнал светофора, но при этом он не учел, что для автомобилей, несущихся к перекрестку слева, мигающий «желтый» тоже означает «зеленый»; в результате лобового столкновения щуплого восемнадцатилетнего Паши Круглова с гремящей и дышащей на ладан маршрутной «газелью» российская армия осталась без перспективного призывника, а семья Кругловых – еще без одного мужика.
Связать нелепую гибель молодого и добродушного парнишки с каким-то злым роком, довлеющим над родом Кругловых, тогда еще никому не пришло в голову. Эта мысль стала циркулировать среди родных, знакомых и соседей только спустя несколько лет, и, право, повод был почти стопроцентный.
Старшая сестра Паши Круглова Виктория родила сыночка без мужа. Говорящее имя отказывалось работать на благо ее носителя – девушка выдалась вполне симпатичная, фигуристая, неглупая (хоть и с горем пополам, но окончила университет по экономической специальности), да все какая-то невезучая. Симпатичные парни от нее шарахались, невзрачные мягко сторонились, предпочитая серьезным отношениям беглое общение между делом. Редкие сексуальные опыты с ней повторять никто не спешил, на длительной связи никто не настаивал, поэтому однажды случилось то, что случилось: Вика забеременела и никому об этом не сказала, даже автору залета. Впрочем, она и сама не смогла вычислить счастливого папашку, поскольку, вконец отчаявшись найти своего единственного и неповторимого, пустилась тогда во все тяжкие и меняла партнеров, как трусы в критические дни (так ей сказала однажды в сердцах стареющая мать, отчаявшаяся, в свою очередь, хоть когда-нибудь понянчить внуков).
Но внук таки появился! И получился эдакий симпатичный, упитанный бутуз, неуловимо похожий сразу на трех последних партнеров его матери, не оставивших своих паспортных данных. Вика назвала парнишку Славик, а отчество приляпала свое собственное – Владимировна. И казалось, что жизнь все-таки наладится.
Они растили Славика вдвоем с матерью, никого не привлекая, ни на чью помощь и жалость не рассчитывая и ни в какие органы не обращаясь. По очереди таскали коляску в поликлинику, по очереди дежурили по ночам, купали малыша в тесной ванной и не могли нарадоваться на это щекастое чудо, подаренное небом бог весть за какие доблести.