Ведьма
Шрифт:
– Вижу по лицу, – сказал Баранов, усаживаясь за стол, – что мой юный друг что-то нарыл. Давай, колись.
– Да, Миш, нам очень интересно. – Садовская тоже заняла свое рабочее место и сразу принялась перелистывать страницы ежедневника, словно утратив интерес к происходящему.
– Не скажу, что нарыл, но кое-что нащупал… Как выяснилось, способностью убивать человека на расстоянии и без оружия обладает не так уж много людей. Если не врет мой консультант, их можно сосчитать по пальцам.
– А кто твой консультант? – сразу заинтересовался
– Один седовласый парень, который мог бы выиграть ваше шоу, не вставая с кресла в своем кабинете.
Маришка навострила уши.
– Расслабьтесь, он никогда не будет этим заниматься. Это профессор Саакян, если вы о нем слышали.
– А то! – фыркнула Садовская. – Мы с самого начала хотели притянуть его на проект как консультанта, но он заломил такую цену, что оставшегося бюджета хватило бы только на заставку и финальные титры.
– Узнаю старого бессребреника, – улыбнулся Миша. – Так вот, по его словам, из всех, кто обладает этим энергетическим гиперболоидом, он знает только Людмилу Кремер и одного призывника, который сейчас живет в какой-то глухой деревне. Так что других вариантов у нас нет.
И Миша с еще большим торжеством отпил кофе.
Однако вопреки его ожиданиям Баранов был явно озадачен этой информацией, а Садовская продолжала хмуро перелистывать ежедневник.
Такой реакции Мишка не ожидал.
– Так, ребята, я чего-то не знаю? – спросил он.
Садовская ничего не ответила, а Баранов полез во внутренние карманы куртки и через мгновение выложил на стол скрученные в трубку бумаги. Комментировать он ничего не стал.
Вместо него голос подала Маришка:
– Людмилу Кремер приказано не трогать.
Повисла тишина. Кажется, и сам Баранов не ожидал это услышать. Он повернулся к Марине:
– Чего?
– Того. Читай по губам: ее приказали не трогать ни при каких обстоятельствах. Более того, ее нужно тащить до финала любой ценой.
У мужчин отвисли челюсти.
– А кто приказал?
– Тот, чье имя не называем. – Садовская возвела глаза к потолку.
Баранов почесал небритый подбородок. Потом на всякий случай посмотрел на портрет в рамке, висящий за спиной у хозяйки кабинета. С портрета уныло глядел какой-то упитанный и коротко стриженный мужик в светлом костюме.
– Этот?
– Он самый.
– И что это значит? У нашей подзащитной карт-бланш на отстрел зазевавшихся экстрасенсов? Особый доступ? Что-то вроде 007? Что тут вообще происходит? Миш, может, ты знаешь?
Поречников пожал плечами. Он заметно приуныл. Все-таки он поторопился, приняв организаторов шоу за честных людей. Кого-то они все-таки тащат за холку. Вот только зачем?
Этот вопрос он и задал Садовской.
Сначала она молчала, задумчиво теребя уже очевидно не нужный ежедневник, потом посмотрела на своих гостей. Оба ждали ответа.
– Хорошо, парни, не надо меня больше дырявить взглядами. Я сдаюсь.
– Это радует, – заметил Баранов. – Мы слушаем очень внимательно, товарищ продюсер.
Садовская
– Наталья Геннадьевна, меня ни с кем не соединять, пожалуйста, и в кабинет никого не впускать до моего особого распоряжения. Важное совещание.
– Хорошо, – хрюкнул аппарат милым женским голосом.
Прежде чем начать свою речь, Маришка полезла в сейф за бутылкой «Хеннесси». Молча предложив гостям, каждый из которых ответил столь же молчаливым отказом, она плеснула янтарный напиток в бокал на два пальца и тут же выпила одним глотком.
– Ох, други мои, – выдохнула она, – такая жопа заворачивается, что не приведи господи…
Баранов сморщился:
– Я, конечно, не святоша, но «жопа» и «господи» в одном предложении как-то… согласись…
– Вот я тебя послушаю через полчасика, – отмахнулась Садовская.
Через полчасика Баранов действительно забыл о несовместимости понятий.
Людмилу Кремер приказано тащить до финала – точнее, как получится, лишь бы она оставалась на площадке как можно дольше. Приказ действительно исходил с самого верха: Семен Семенович Соколовский повторил его в самых сочных выражениях, на которые был способен. Маришка Садовская поначалу отреагировала на приказ шуткой, а вскоре почти забыла о том, что учудил Соколовский. Странные и даже необъяснимые приказы из него иногда высыпались, как медь из неудачно раскрытого бумажника. О каких-то он забывал, позволяя персоналу потихоньку спускать дело на тормозах, другие отменял, поняв их очевидную глупость. Словом, пожаловаться на неконтролируемое самодурство генерального директора никто не мог. Но вот с этой Кремер вышла какая-то загадочная ерунда.
Пару дней назад во время очередного совещания Соколовский, выслушав все приличествующие доклады и отчеты, молча кивнул, всех отпустил, а Садовскую попросил остаться. Пару минут длилось тяжелое, словно набитый хламом и пылью платяной шкаф, молчание. Генеральный директор вынимал из прозрачной цилиндрической коробочки зубочистку, ломал ее пополам, бросал возле ежедневника и вынимал новую. Садовская поняла, что дело плохо.
– Насчет этой Людмилы… как ее там… – выдавил наконец Семен Семеныч. У Маришки внутри все съежилось. Обычно генеральный за словом в карман не лез, но фраза «насчет этой… как ее там» могла означать, что у мужика что-то нехорошее уже сидит в печенках.
– Я слушаю вас, – помогла ему Маришка.
– Да… короче, Марин, мне звонили оттуда… – И он поднял глаза к потолку, в точности так, как это делала сама Садовская пару дней спустя. – Приказано продвигать Кремер, всячески ей содействовать.
– Слушайте, мало ли кто нам звонит «оттуда». Они каждый день новостные выпуски правят, ну и ради бога, пусть подавятся, если больше ни на что мозгов не хватает, но зачем в развлекательный сегмент лезть?
Соколовский промолчал, но, казалось, стал еще мрачнее. Его большая и стриженая голова опускалась все ниже и ниже.