Ведьмина доля

Гущина Дарья

Подробности наших необычностей тетя Фиса тщательно скрывала. Но если предположить, что она наблюдателям надоела, все встает на свои места. И один мой неверный шаг… А надоесть Верховная может. Она своевольная, своенравная и властная. И никогда не позволяла наблюдателям хозяйничать в ее регионе и обижать ее ведьм. И на сотрудничество шла неохотно, лишь потому, что по регламенту положено. Черт, как бы не навредить?..

— Ульян, а давай жить дружно?

Я вздрогнула.

В который раз за вечер. Это все усталость. Я еще от кроличьей норы не отошла, а тут такое, и толпой…

Обернувшись, я нахохлилась:

— Иди… в конференц-зал. Тебя там заждались поди.

— Успеется, — Гоша с любопытством наблюдал за моими беспокойными поеживаниями. — Расслабься, тараканов больше не будет. Хотя за окно… добавил бы.

— Сам виноват! — вспылила я.

— В чем же?

— Ты скотина и засранец!

— Это не повод и не аргумент.

— Это причина и следствие! Меньше нужно было о ерунде болтать, а больше — говорить о важном!

— О том, что я наблюдатель? — спросил проницательно. — Но ведьмам и наблюдателям встречаться не возбраняется.

— Но месяц — это срок, чтобы рассказать о таком крошечном и незначительном факте, верно? — уточнила я угрюмо.

— Если бы рассказал — ты сразу бы сбежала.

— Невелика потеря, — я фыркнула и прищурилась: — Или велика? Племянница Верховной, как-никак. Она потому тебя терпела со всех сторон? Многое успел на нас собрать?

…а мне тетя Фиса любезно ничего не рассказывала. Только заметила потом, что смотреть по сторонам, думать и замечать очевидное полезно. Урок на будущее.

— Не вали с больной головы на здоровую, — Гоша поморщился. — Я тебя не использовал. Почти.

— Отличное уточнение, — я одобрительно кивнула. — А теперь свали к лешему. У меня такси скоро.

— А я тута, Уш, — прошелестело из кустов.

Я обернулась и опустила взгляд. Лешак из центрального парка смотрел на меня, не мигая. И раздражение как рукой сняло. Я присела на корточки, уравнивая разницу в росте, а лешак протянул мне осенний букет — красные веточки рябины и крупные золотые листья клена.

— Уша, я ушел, — он боязливо покосился на рослого наблюдателя и робко улыбнулся: — Прощаться с тобой. Страшно тута.

Он походил на мшистую корягу, на «коре»-личике тревожно горели угольки глаз.

— Чего ты боишься, Шуш? — спросила я осторожно.

— Всего, — он развел руками-веточками и повторил: — Прощаться.

— Возвращайся, — я постаралась улыбнуться. — Я сохраню для тебя местечко в парке. До свидания, Шуш.

Лешак кивнул и исчез в кустах. Я встала, рассеянно расправляя веточки букета. Вот и еще один…

— Бегут, как крысы с тонущего корабля? — негромко предположил Гоша.

— Не это страшно, — я посмотрела на шелестящие кусты. — У неприятности две стороны. Слабые уходят, потому что не верят в нас. А сильные… остаются. Потому что тоже не верят в нас. Вот это — страшно. Когда вера перестает защищать, нет смысла защищать веру. И подчиняться

ей, — я подняла на взгляд на своего собеседника: — Ты поэтому приехал? Вам известно о том, что грядет? И эта девица… Она связана с тем, что происходит?

Да, профессионализм.

— А вот об этом я пока ничего не скажу, — он сел, вытянул ноги и хлопнул по скамейке: — Садись. У меня к тебе предложение.

Я напряглась, и Гоша добавил:

— Сугубо деловое и взаимовыгодное.

— У тебя совесть есть? — возмутилась я. — А чем докажешь, что покупаешь за то же, за что и продаешь?

— Иметь совесть или не иметь — личное дело каждого, — отозвался наблюдатель флегматично. — И как ее иметь — тот же интимный вопрос. И если ты с совестью только дружишь — это лично твои проблемы и комплексы. Сядь.

— Доказательства! — повторила я упрямо.

— Сейчас не будет, — Гоша честно смотрел на меня снизу вверх. — Но будет довод. Ты вне игры, Ульяна. Под колпаком и подозрением ты и шагу не ступишь. По уставу не положено подставлять Верховную. Но пока я рядом, лезь в любую авантюру. Я прикрою. А мое слово дорогого стоит. Я тебя от чего угодно отмажу. Такой «товар» годится для «покупки»? — и вопросительно поднял брови.

Действительно, серьезный как никогда…

— Зачем? — я села, здраво рассудив, что лучше быстро выслушать и послать, чем препираться два часа и ничего не узнать. — У тебя… десять минут.

— Я собираюсь разгадать загадку века, а ты мне в этом поможешь.

— И не подумаю. Я о ней знать ничего не знаю.

Провокация провалилась. Наблюдатель улыбнулся и мягко заметил:

— Подумаешь. Сначала подумаешь, а потом засунешь гордость с обидами куда подальше и согласишься сотрудничать. Ты — человек действия. Твоя натура не выдержит безделья. Два-три дня отоспишься из гордости, а потом соберешься на подвиги. А нельзя. И что тогда делать будешь?

Вопрос риторический. Я осторожно поправила рябиновые веточки и понюхала букет. Успокоительно пахнуло влажной горечью. Чертовы иллюзионисты… Они смотрят на нас через иллюзии наших страхов и тайных желаний, как через микроскоп, быстро нащупывая слабые места. Но и я — непростой «объект». И я тоже знаю слабые места… живых существ. Пока они живы. Пока они дышат. Да, мой подход — прямолинейный, топорный и средневековый, но…

Наблюдатель судорожно втянул носом воздух и закашлялся.

— Не шантажируй, — сказала ровно, занимаясь букетом. — У меня, Гош, в этой жизни слишком мало того, что жаль терять. Только, собственно, жизнь, но я работаю над этим вопросом. И на месте меня запреты не удержат. Так что кончай ставить условия и готовь ответы. Хочешь сотрудничать — рассказывай. Я очень не люблю неизвестность, а еще больше — когда меня водят за нос и используют. На кой черт ты вообще решил со мной связаться? Вне Круга, на периферии, довольно ведьм, свободных от стыда и совести. Заплатил — и вперед. Или наблюдатели на такие дела денег не дают?