Ведьмина скрыня
Шрифт:
— Помощник, — Гана с шумом захлебнула горячий чай. — Он да домася Малинка. Без них я бы с хозяйством не справилась.
После такой похвалы, хатник ткнулся лохматой башкой бабке под руку, и та почесала его за ушами, как кота.
— Комнату настоем перемыли? Окурили полынью? — поинтересовалась бабка, выпутывая из шерсти существа свалявшийся ком.
Хатник кивнул и неразборчиво замычал.
— Знаю, что Малинка её не выносит. Но без полыни обряд не пройдёт.
— Ты всё же попробуешь? — Игнат с благодарностью посмотрел
— Попробую, маё сэрца. Ведь обещала. Ты только чуда не жди.
Допив чай, Гана собрала в плошку кое-что из разложенного сушиться сырья и поманила Игната за собой.
Они прошли через комнаты и завернули в тупичок. Перед небольшой притворённой дверью томилась толстенькая старушонка в сарафане и платке, нижнюю часть лица её скрывала плотно намотанная тряпица.
— Всё готово, Малинка? — бабка приоткрыла дверь.
Из темноты дохнуло жаром, потянулся терпкий резковатый душок.
— Проходи внутрь, Игнаш. Не стой на порожке. Я пошепчусь с Малинкой, и сразу начнём.
Игнат послушался и только шагнул вперёд, как сразу знакомо повело голову, а мир завертелся каруселью.
Нащупав табурет, он сполз на него, глубоко вдохнул спёртый застоявшийся воздух, надавил на точку над верхней губой, как рекомендовал когда-то лечащий врач. Постепенно кружение улеглось. Его попустило.
Такое часто бывало после аварии — Игната внезапно начинало штормить. Он свыкся с этими внезапными припадками, научился справляться с ними. После аварии многое в его жизни поменялось. И стали приходить тревожащие сны.
Самый первый он увидел ещё в больничке, когда только прочухался после операции. Игнату приснилась женщина. Незнакомая. Странная. Кажется, дело происходило в лесу. Он отчётливо запомнил деревья и запах стоячей воды! Никогда раньше он не ощущал запахи в снах. Они проявились только в этом, раз за разом повторяющимся сновидении.
Поначалу Игнат видел лес, мерцающий зеленоватым огонёк среди мрака да чувствовал холод узкой безвольной руки в своей руке. Влажные стылые губы спутницы беспрерывно повторяли: «Загаси свечу, загаси свечу, загаси свечу!», и полные страсти его поцелуи совсем не согревали их. Напрасно он старался, напрасно сжимал в объятиях покорную свою добычу — её ничто не могло расшевелить. Она то начинала трястись, то пронималась плакать. И запах тухлятины становился всё сильнее и сильнее.
Лицо красавицы постоянно менялось. Игнат не смог бы описать его теперь. Он помнил лишь глухую черноту глаз и волосы — длинные, русые, густые.
Когда он наконец разжал объятия, она отползла как можно дальше, а потом поднялась на ноги и закричала.
Слова проявлялись постепенно, впиваясь острыми стрелами в сердце:
— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!!
Она повторяла одно и тоже, всё громче и громче, а потом переходила на визг. Пронзительный и истеричный, он ввинчивался под кожу, туда, где залатали черепушку пластиной, и от боли Игнат отключался.
Поначалу он грешил на аварию, думал, что сон — следствие полученной травмы. Безоговорочно выполнял предписания врачей, прошёл курс длительный реабилитации, однако всё продолжилось и дальше.
Сны приносили растерянность и боль, выматывали, изводили. Казалось, что он вязнет в удушливой морочи и постепенно сходит с ума. Наверное, так бы и получилось, если бы одна из знакомых не посоветовала обратиться к знатке.
— Игнаш, давай-ка, вдохни! — возле носа появилась какая-то склянка.
Игнат хотел отодвинуть её от лица, хотел увернуться, но бабка держала крепко.
— Дыши, маё сэрца. Ну же, дыши! Пройдёт твоё затмение. Сейчас пройдёт.
— Да мне полегче уже. — Игнату вдруг сделалось стыдно. Здоровый мужик, а с ним тетешкаются как с малым ребёнком. — Только проветрить не мешает, очень душно здесь, баб Ган.
— Окно открыть не могу, уж извини. Всё под обряд настроено. Придётся потерпеть, маё сэрца. Ты сильный.
Свозь темноту прорывался золотой огонёчек — баба Гана затеплила свечу на столе, принялась неспеша раскладывать добытые в лесу вещицы.
— Ты сиди, не шевелись. А я водить стану. Водить и смотреть. Сперва определить следует, с какой стороны праклён наслали. Из земли, из воды или с неба. Ты доверься мне, не волнуйся.
— Я не волнуюсь. — хотел сказать Игнат, но бабка погрозила пальцем — мол, молчи. Пошептав что-то, прихватила кусочек коры, подожгла от свечи и плавно повела над Игнатовой головой против часовой стрелки. Кора закоптила, вверх от неё потянулся дымок, и Гана тут же отложила её в сторону, даже не затушив. Невидимая сейчас домася Малинка сделала это за неё, сама же бабка подожгла шишечку на ломком и сухом стебельке, повторив прежние движения, начала медленно водить ею над головой застывшего Игната. И что-то произошло — от тлеющей травины вниз потянулись серые дымные струйки, водопадом заскользили по телу, почему-то охлаждая его. Замёрз Игнат мгновенно — только что маялся от духоты, и вдруг затрясся от озноба. В ушах зашумело, послышался тоненький смех, а потом нахлынула знакомая по снам вонь, забила горло смрадным комом. Игнат зашёлся кашлем, пытаясь выплюнуть, избавиться от него, но лишь когда Малинка с силой саданула по спине, перестал задыхаться.
— Поднимайся, скорее! — баба Гана потянула Игната из комнатушки. — Сейчас накормлю тебя, сразу полегчает.
— А как ж-ж-же обряд? — с трудом простучал зубами Игнат. — Мы ж-ж-же только начали…
— Я всё увидела, — последовал короткий ответ. — Ты поешь, а после поговорим.
— Лучше сразу, — Игнат тащился еле-еле, из тела словно выкачали силу.
— Ну нет, ты вон какой заморенный. Тебе обязательно нужно сначала поесть.
На столике в кухне появилась старенькая скатёрка, вышитый крестиком красный узор немного поблёк. На ней расставлены были тарелочки и миски. В одной помещалась наструганная горка солёных огурцов, в другой — крепенькие маринованные помидоры. Из плошки со сметанным соусом тянуло свежим чесночком и укропом, а рядом — о чудо из детства! — лежали золотисто-коричневые, чуть лохматые драники!
— Что смотришь? Пробуй. — Гана пододвинула Игнату тарелку.
Дважды предлагать не потребовалось, Игнат подцепил пару душистых оладушек и промычал с наслаждением:
— Вкуснота!
— Да что там особого, картоха и соль, — Гана присела рядом, захрустела огурцом.
— Когда ты успела их приготовить? — поразился Игнат.
— То не я. Праменьчык постарался.
Игнат кивнул и снова потянулся за драником, а баба Гана налила ему чай.
Чай получился душистый, с лёгкой кислинкой и ароматом цветущего луга.