Ведьмины камни
Шрифт:
С тех дней изба изменилась – Эльга увезла отсюда все свои пожитки, покрывала, занавеси, ларцы и ларчики. Весной, когда войско уходило на Дунай, Эльга перебралась в Киев и больше сюда не возвращалась. Только Ингвар останавливался здесь, если приезжал в Вышгород или направлялся куда-то мимо него. Но каждое бревно здесь напоминало Мистине о прошлом – о той поре, когда он был счастлив, и Эльга была счастлива, несмотря на все сложности этих двух лет между походами на юг и неопределенности будущего. Невозможно было спать на этой самой лежанке, которую он когда-то впервые разделил с ней, и не вспоминать. Заново перебирая в памяти все события
Среди тайных мечтаний о княгине Мистина не забывал о деле. Вчера прибыли две сотни оружников из Витичева, в том числе конная полусотня печенега Айрама – он остался у Ингвара на службе после совместного похода на Дунай. В первый же день, прибыв в Вышгород, Мистина отправил десяток на север, к Любечу: велел обойти лесами вдоль русла Днепра и передать боярину Ведославу приказ готовить дружину к делу. Ведослав был человеком опытным – он состоял под началом Мистины в походе по Вифинии, был в Гераклее. После всех сражений он привел назад в Любеч не более трети того отряда, что оттуда уходил, но привез добычу и за два прошедших года набрал новых отроков, в основном из полян и северян. Передовые разъезды ждали появления мятежных варягов, чтобы вовремя предупредить Мистину и Кари.
– Еще денек подождем. Если они прочно там засели – будем разговаривать. А если дальше пойдут – здесь и встретим… А знаешь что? – Передумав, Мистина встал на ноги. – Я сам вперед проедусь.
Эта изба и эта лежанка навевали ему мысли об Эльге, но Мистина понимал: ему нужно думать совсем о другом. Мятеж варягов дразнил его возможностью решить одно дело, к которому иначе подступиться было бы сложно, и Мистина снова и снова прикидывал, рассматривая его с разных сторон, правда ли здесь будет выигрыш и чем грозит неудача.
Это дело стоило обдумать с холодной головой, подальше от этой старой медвежины…
Обе стороны – княжьи воеводы в Вышгороде и мятежные варяги в Добромышле – на следующий день выслали дозорные разъезды навстречу друг другу. Примерно на полпути они и встретились на заснеженном русле Днепра, который зимой превращался в широкую дорогу. Те и другие держали луки наготове, но обошлось без стрельбы: две горсточки всадников заметили друг друга еще до того, как сошлись на перестрел, придержали коней и выждали.
Вышгородский разъезд в этот раз возглавлял Уномир по прозвищу Волот, десятский ближней дружины Мистины. Понимая, что столкновение произойдет вот-вот, Мистина предпочитал полагаться на своих собственных людей. Завидев впереди конных, Уномир поднял над головой левую руку, показывая, что хочет поговорить. И поехал вперед, шагом, велев
Ему навстречу направился другой всадник. Вдоль Днепра дул морозные ветер, оба прикрывали лицо краем худа, натянутого поверх шапки, так что видны были только глаза. Тем не менее они узнали друг друга: вторым был Сёльвар Бешеный, знакомый Уномиру со времен первого похода на греков.
– Ты, Сёльвар! – Так приветствовал его Уномир. Сам он был из полян, но за десять лет в дружине Мистины овладел русским языком и мог свободно объясняться с варягами. – Вот и снова свиделись. Не ждали мы вас так рано. Говорят, вы соскучились у сожан и сорвались с места, не дожидаясь весны. Вижу, это правда. Свенельдич ждет в Вышгороде и будет рад услышать, что у вас случилось.
– Что у нас случилось! – огрызнулся Сёльвар. – Нас законопатили, глядь, в какие-то дыры убогие! Живем впроголодь, будто какие-то рабы, глядь! Мы этого терпеть не будем! Это мы победили греков для Ингвара, а он теперь нас и кормить не желает! Мы с него спросим, глядь!
Мужчина на четвертом десятке, Сёльвар всю жизнь провел в военных походах под стягом того или другого вождя; обычно в лице его отражалась бесшабашная веселость, за которой угадывалась скрытая жестокость, широкая ухмылка показывала отсутствие двух верхних зубов, а от внешнего угла больших глаз расходились такие прямые, глубокие морщины, что напоминали отпечаток птичьей лапы с четырьмя пальцами.
– Поедешь со мной и передашь Свенельдичу, чего вы хотите? – Уномир показал плетью себе за спину.
– Как бы не так! Чтобы вы меня взяли за жабры?
– Свенельдич поручил мне дать вам слово, что тот, кто приедет для переговоров, невозбранно уйдет обратно.
– Нет, – с мрачной решимостью ответил Сёльвар. – Пусть он сам приезжает. Его мы не тронем. Он – достойный человек, его мы уважаем.
– Вот там чуть позади, – Уномир снова показал плетью себе за спину, – на восточном берегу есть весь. Дворов пять-шесть, леший знает, как зовется. Пусть кто-то от вас завтра в полдень приедет туда. Свенельдич тоже приедет. И вы все обсудите.
Сёльвар подумал, отыскивая подвох.
– Сколько человек с ним будет?
– Думаю, мы будем – наши два десятка. И от вас столько же.
– Поклянись, что он не задумал… чего-нибудь.
Уномир усмехнулся:
– Откуда мне знать его мысли? Но если боитесь, я до того останусь с вами.
– Проваливай! – Сёльвара задело слово «боитесь». – Я передам.
Уномир приветственно махнул рукой, развернулся и уехал к своим.
– И как он тебе показался? – спросил Мистина.
Уномир Волот сидел в княжьей избе Вышгорода, а слушали его сам воевода, Кари и их старшие оружники. Прозвище Уномир получил не за величину – роста он был среднего, внешней мощью тоже не поражал – обычный крепкий парень лет двадцати пяти. Карие глаза, густые черные ресницы, широкие черные брови, заметная горбинка на сломанном носу – почти примета отрока из дружины. Мистина ценил его за храбрость и здравый смысл, который сказывался в свободной уверенной речи.
– Вид не самый цветущий. Может, это от холода, но показался он мне бледным и не очень-то здоровым. Отощал, кашляет. Глаза воспаленные, вид… – Уномир слегка скривился, – затравленный.