Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2
Шрифт:
— Восемь двенадцать.
— Значит, все уже закончено. Бедняжка Барби, — Жевода склонила голову, опустив глаза, но ее скуластому фрисландскому лицу траур шел не больше, чем накрашенные губы сторожевому голему, — Позволь выразить тебе соболезнования от лица «Сестер Агонии». В конце концов, твой ковен понес сегодня большую утрату.
Барбаросса подобралась, будто для драки. Хотя и знала — никакой драки не будет. Эти шестеро просто растерзают ее, как резвящаяся стая гиен — не успевшую вовремя убраться мышь.
— Какую, нахер,
— Как? Ты не знаешь? — Жевода совершенно бесталанно изобразила изумление, округлив глаза, — Сегодня за один день он одним махом сделался меньше сразу на треть. Лишился четырех своих отважных дочерей, да будут адские владыки милостивы к их гнойным душонкам.
Иногда страшный удар совсем не ощущается страшным ударом. Лишь мимолетным безболезненным толчком, который тело вскользь регистрирует, не принимая всерьез. И лишь мгновением позже, когда перед глазами возникают, стремительно надуваясь, багровые пузыри, в которых тонет весь мир, ты понимаешь, что это был удар — тяжелый, опасный, возможно, смертельный.
Котейшество.
Мир зловеще колыхнулся, точно тяжелая банка на краю стола.
Если они что-то сделали с Котейшеством, она перережет себе горло, спустится в ад, найдет там Сатану и потребует превратить ее в самое страшное, безумное и беспощадное чудовище, которое только видел свет. Она вернется и…
Жевода хмыкнула, прищурившись.
— Так ты умеешь бледнеть? Охерительно. Что такое, Барби? Почему ты так на меня смотришь? Не ожидала? Черт, понимаю тебя! Четыре сестры одним махом! Когда еще Веру Вариолу так щелкали по носу, а? Ты, наверно, хочешь спросить, не наша ли это работа? Нет, не наша. Но ты даже представить не можешь, сколько в Броккенбурге девочек, которых «батальерки» и их хозяйка утомили сверх меры. Посевы, знаешь ли, иной раз приходится прореживать. Это отлично знают в наших краях, но забывают в Броккенбурге.
Котейшество.
Барбаросса ощутила, что и сама сейчас превратится в пепел. Беззвучно ссыплется вниз, оставив лишь башмаки да бесформенную груду вещей. Потому что если в мире нет Котейшества, значит, мир этот сделался никчемным, ненастоящим и пустым.
— Кто? — хрипло выдохнула она, ни на кого не глядя, — До кого вы дотянулись, драные вульвы?
— Фалько, я могу ей сказать?
— Да, Жевода. Ты можешь ей сказать.
Жевода ухмыльнулась всеми зубами. Да, черт возьми, это было ей по нраву. Новый способ причинять боль, которого прежде не было в ее распоряжении. Которым она только привыкает пользоваться, как пользовалась прочими штучками в Шабаше — блестящими, острыми, опасными штучками…
— Во-первых, Холера. Черт возьми, вот это сюрприз, а? Половина Броккенбурга билась об заклад на счет того, в чьей постели она издохнет и в какой компании, но она и тут всех перехитрила. Ну чертовка! Ты еще не знаешь, но ее растерзали «волчицы» после занятий. Досада! Холера была первостатейной потаскухой, от ее фокусов устали даже в Аду, но знаешь… — Жевода потерла лоб над рассеченной бровью, — Мне даже жаль немного крошку Холли. Пусть она была потаскухой, но она умела получать удовольствие от жизни. Жила на полную, ты понимаешь меня? Бедная крошка Холли. Бордели в Броккенбурге будут держать траур дольше, чем весь ваш поганый ковен…
Холера. Я видела ее днем на лекции у Бурдюка, вспомнила Барбаросса. Она хихикала, сидя где-то позади, с кем-то шепталась, о чем-то сплетничала и, конечно, куда больше внимания уделяла своим ногтям, чем премудростям спагирии, о которых распинался профессор Бурдюк. Ноябрьское солнце заглядывало спелой жаркой рожей в лекционную залу, в небе беспокойно клекотали греющиеся на теплом ветру гарпии… Холера вырядилась в свой любимый костюм из лосиной
— Гаргулья, — Жевода загнула второй палец, — Не знаю, на какой цепи вы держали эту суку, но лучше бы не отпускали ее гулять в подворотни Унтерштадта, особенно вечером. Умные девочки устроили ей засаду и сейчас, верно, уже обдирают с нее шкуру.
Барбаросса, не сдержавшись, зло рассмеялась.
— Засада на Гаргулью? Если эти твои девочки в самом деле так умны, надеюсь, у них наготове есть оседланная лошадь. Тогда хотя бы одна из них сможет сбежать.
Жевода лишь поморщилась.
— Плевать. Это не наша забота. Ну а третья — ваша обворожительная красавица Ламия. Час назад ее должны были застрелить в Верхнем Миттельштадте. Зачарованная пуля в лоб — бум! — она коснулась себя пальцем между бровями, — Надеюсь, Вера Вариола успела заказать ее портрет, потому что ее хорошенькое личико после этого сможет привлечь лишь фунгов, вылизывающих брусчатку по ночам!
Барбароссе стоило большого труда сдержать рвущийся наружу нервный смех. Застрелить Ламию? Эти суки, кажется, вообще не соображают, с кем связались, если говорят об этом так уверенно, как о деле уже решенном. С тем же успехом они могли бы попытаться всадить пулю в Луну над крышами Броккенбурга. Ламия может выглядеть как изысканная фарфоровая кукла, ледяная королева с пустым и манящим взглядом. Но как и многие прекрасные вещи в этом мире, она смертельно опасна. Никто толком не знает, какие адские силы защищают ее — черт возьми, никто даже толком не знает, разумна ли она в полном смысле этого слова! — но стрелять в Ламию из мушкета? Какая никчемная пизда могла это придумать?..
Барбаросса ощутила жжение в груди. Это не Цинтанаккар, тому осталось еще восемь минут, это нервный смех разрывает изнутри. Черт, ну и глупо же она будет выглядеть, если в самом деле рассмеется…
Холера, Гаргулья, Ламия, Барбаросса.
Четыре.
Они не охотились за Котейшеством. Не занесли ее в список целей. И это было чертовски хорошо — так хорошо, что на какой-то миг Барбаросса даже перестала ощущать колючий осколок Цинтанаккара внутри.
Спокойно, Барби, приказала она себе, не мешай этим сукам распускать перья. Посмотри, как блестят у них глаза, как сладко цветут улыбки на серых изможденных лицах. Они возбуждены — как те суки, что самозабвенно пляшут этажом ниже. Но не музыкой — собственными мечтами. Потасканные никчемные скотоебки, они впервые вступили в большую игру и ощущают себя так, как девицы, явившиеся на свой первый бал. Раскрасневшиеся, впервые в жизни выпившие шампанского, они сладко жмурятся, ожидая, когда их пригласят на танец. Они ощущают себя так, будто жизнь впервые обратила на них внимание, будто все вокруг смотрят на них, а дальше все будет только слаще и лучше…
Эти суки даже не соображают, в какую игру ввязались. Решили, что пара-тройка «диких» ковенов, объединившись, могут пошатнуть «Сучью Баталию» внезапным ударом, растерзав основу ее боевой партии. Гаргулья, Ламия, сама сестрица Барби… Холера, вероятно, попала в этот список случайно. Учитывая ее привычки и образ жизни, подкараулить ее было проще всего.
А вот что по-настоящему паскудно, так это то, что в деле оказались замешаны «волчицы» из «Вольфсангеля». «Волчицы» не великие интриганки, но обычно у них хватает мозгов не ввязываться в вендетту с другими старшими ковенами. По крайней мере, делать это чаще, чем они могут себе позволить. А здесь…