Ведьмы из Броккенбурга. Барби 2
Шрифт:
Барбаросса ощутила, как ноют уцелевшие зубы.
Наверно, это похоже на падение в потухшую угольную яму, успела подумать она. Не будет даже грохота. Просто щелчок курка — и долгое, долгое падение.
Это не так уж страшно. В детстве она не раз падала в отцовские ямы, иногда случайно, иногда нарочно, бравируя перед младшими братьями и сестрами. Надо лишь сгруппироваться и держать рот закрытым, чтобы не наглотаться сажи.
В этот раз все будет так же. Только в конце будет ждать не приятная прохлада и хрустящая под ногами зола, а раскаленные адские моря, полные кипящей меди и ртути…
— Стой, — Жевода вдруг подняла руку,
— Что? — безучастно спросила Фальконетта. Пистолет в ее руке должен был весить по меньшей мере пять пфундов[2], но она держала его в руке так же легко, как прежде держала невесомый веер. Ствол, глядящий в лицо Барбароссе, не отклонился даже на волос, — Что такое, Жевода?
— Твоя чертова мортира, Фалько. Она же зачарована?
Фальконетта медленно опустила голову, что должно было означать кивок.
— Да.
— Ну вот, — Жевода поморщилась, — Шпики из магистрата, обнаружив тело, быстро притащат демонолога. Твою пушку слишком хорошо знают в Броккенбурге, вот в чем дело. Он живо возьмет след.
— Мы же так и хотели? — невнятно осведомилась Катаракта. Выудив из рукава швейный набор, она проворно зашивала себе щеку, сплевывая кровью на пол и кривясь от боли, — Все суки в Броккенбурге должны знать, что это мы прикончили Барби!
— Они и будут знать, — с досадой бросила Жевода, — Как будто я случайно в трех трактирах вчера обмолвилась, что мы объявили крошке Барби Хундиненягдт! А уж «Камарилья Проклятых» точно растрезвонит об этом до самого Оберштадта.
— Они все поймут! — мертвые змеи на плечах Тли дернулись, когда та тряхнула головой, скаля зубы, — Все хорошенькие цыпочки Броккенбурга сообразят, что мы разделались с «батальеркой», причем с самой страшной из них. Что мы плевать хотели на Веру Вариолу и не боимся вендетты! Мало того, мы настолько отчаянные суки, что сделали это посреди «Хексенкесселя»!
Жевода нетерпеливо и зло кивнула.
— Они и поймут, будь уверена. А тем, кто не поймет, мы разъясним сами. Но втягивать в это дело магистратских шпиков не стоит. Эти-то прижгут нам пятки. Сами знаете, эти стервецы тащат на дыбу ведьму даже за то, что она неправильно высморкалась.
— Что тогда? — беспокойно спросила Катаракта, — Мы не убьем ее?
— Убьем, конечно. Но только не так, чтобы нас прихватил на этом деле магистрат. Каким-нибудь другим способом.
Резекция молча кивнула и поднялась на ноги, вытаскивая из ножен свой кацбальгер. Это была широкая полоса стали с S-образной гардой, по своему устройству не более изящная, чем мясницкий нож. Дьявол. Барбаросса представила свою кровь на этом лезвии и ощутила досаду. Смерть от пули — пристойная смерть для ведьмы, но быть изрубленной, точно кусок колбасы?..
Жевода досадливо поморщилась — видно, тоже успела представить эту картину и сочла ее не очень изящной.
— Сядь, Рез. Есть способ получше. Смотрите.
Из заплечного мешка она достала тяжелый пистолет с колесцовым замком, удивительно громоздкий и грубо сработанный. Бландербасс Фальконетты тоже не был образцом миниатюрности, но, по крайней мере, выглядел зловеще и красиво, как полагается хорошему оружию, в нем была заключена смертоносная элегантность. Этот же… Черт. Этот выглядел как рухлядь, выкопанная из могилы какого-нибудь нищего гусара, растерзанного демонами при Гуменне триста лет назад. Неказистое и неудобное деревянное ложе, неровный ствол,
Тля фыркнула, не скрывая презрения.
— Что это за херня, Жевода? Твой прадедушка завещал тебе свои игрушки?
Жевода осклабилась.
— Меньше клацай зубами, пизда. Это называется бандолет.
— Это называется «кусок старого говна», сестренка. Но если ты придумала более удачное название…
— Это флинта и она стреляет как флинта, ясно? Что ты хочешь на ней увидеть — клеймо Рекнагеля? Может, сразу королевского саксонского арсенала?..
— Бьюсь об заклад, ты купила эту дрянь в Руммельтауне, — буркнула Тля, не скрывая досада, — И, верно, круглая дура, если выложила за нее больше трех талеров! Не боишься, что эта штука разорвет тебе морду?
— Не больше, чем боялась твоя мамаша, когда твой папаша стащил штаны! — огрызнулась Жевода, — Это оружие на один раз. Пальнуть — и вышвырнуть нахер в колодец. Зато ни один демонолог не отследит!
— Демонолог? — Катаракта щелкнула зубами, перекусывая нитку, — Черт, эта твоя херова аркебуза зачарована?
— А ты послушай, — Жевода недобро улыбнулась, протягивая ей свое оружие, — Мож и услышишь чего?
Они все на миг прикрыли глаза, даже Резекция и Эритема. Как херовы ценительницы музыки на концерте, зло подумала Барбаросса, внимающие чарующим звукам мюзета[3]. Но теперь она уже и сама чувствовала — отчетливо, несмотря на тяжелый гул в ушах…
Жеводу не обманули на рынке. Пушка, которую она купила, была куском ржавого дерьма, которое стыдно именовать флинтой, но демон… Демон внутри был самый что ни на есть настоящий.
Она ощутила его не сгустком энергии, стиснутым до размеров крохотной искры, как это обычно бывало с мелкими адскими духами, заточенными в морозильные шкафы, лампы и телевоксы, скорее, обжигающе горячим тромбом, забившим канал ствола. Или пауком, подумала она мгновеньем позже. Злобным земляным пауком в своей норе. Существом с тысячами острых зубов, которому не терпится пустить их в ход. Так не терпится, что его дрожь — дрожь разъяренного голодного существа — передается пистолету, заставляя его мелко дрожать в руке Жеводы.
Не просто комок меоноплазмы, вдруг поняла Барбаросса, испытывая нехорошее жжение в ладонях, будто на короткий миг прикоснулась к этому пульсирующему адским жаром существу незащищенными руками. Голодная, злобная, чертовски опасная тварь, злости в которой хватило бы чтоб разорвать в клочья дюжину человек — кабы она сама не была заперта в испещренном адскими глифами стволе, точно в оублиетте[4], вынужденная выполнять волю того, чей палец давит на спусковой крючок.
Дьявол. Эта тварь была не только опасна, но и зла до предела. Для того, чтобы понять это, не требовалось быть демонологом. Удивительно, как ствол древнего пистолета еще не раскалился докрасна. Зол, голоден и клокочет от ярости. Вот срань… Барбаросса ощутила даже некоторое подобие уважения к Жеводе. Может, она безмозглая грязная дырка, вообразившая себя королевой парий Броккенбурга, но к этой дырке должна прилагаться пара яиц размера более солидного, чем у многих кавалеров в Броккенбурге. Иметь дело с нестабильным, пребывающим в ярости, демоном, само по себе уже чертовски опасно. Никогда нет гарантии, что прутья той тюрьмы, в которую он заключен, не истончатся от времени, какой-нибудь важный адский сигил не окажется искажен и эта адская тварь не вырвется на свободу, растерзав своего хозяина…