Ведьмы.Ру
Шрифт:
— Кстати, а кредит ты закрыть не хочешь? Тот, который я по твоей просьбе взяла в последний твой визит…
— Какая ты мелочная!
— Какая уж есть.
— Ульяна… — голос матушки изменился. — Можешь злится на меня, обижаться… но дом отдай.
— Не раньше, чем ты вернёшь мне папину квартиру и закроешь кредит. Помнишь, ты клялась, что будешь платить? А теперь ко мне коллекторы каждый день…
— Васенька что-нибудь придумает, но…
— Нет, мама. Я тебе больше не верю. Как там? Вечером деньги, утром стулья.
— Хорошо, я поняла. Вот ведь… рожаешь,
— Да когда ты не спала? Я вообще не помню, чтоб ты мною в детстве занималась.
— … и получаешь благодарность.
— Хочешь, выпишу грамоту?
— Язвишь? Это на тебя не похоже. Ты всегда была нытиком… ладно. Слушай. С кредитом я решу. Квартиру подберем. Сама скажешь, какую, но с одним условием…
Ага, как же, чтоб маменька и без условий помогать стала.
— Ты никого не пускаешь в дом!
— В смысле? — а это условие Ульяну удивило до крайности. — Как это?
— Обыкновенно. Просто никого не пускаешь. Приедут… спросят, можно ли остановиться. Так вот, отвечай, что нельзя!
— Кто приедет?
Матушка буквально зарычала.
— Ты можешь…
— Не могу, — Ульяна сделала то, о чём давно мечтала, но не решалась — перебила маму. — Я не могу и не хочу делать того, чего не понимаю. Поэтому, будь добра, объяснись.
— Какая ты…
Матушка осеклась.
— Ладно. Мне позвонила моя мама…
— Ты ж говорила, что она умерла!
— Мало ли, что и кому я говорила… так вот, она собирается приехать. И не одна. Притащит с собой кучу родни. Оно тебе надо, с этими уродами возиться? Просто выставь их за порог и всё…
Ульяна отключила телефон.
Это она тоже хотела сделать. А теперь взяла и сделала.
— С уродами, — повторила она задумчиво и березу погладила. Ладонь опалило теплом, и тонкие веточки скользнули по плечам. — Ну да… я ведь тоже с её точки зрения урод… и значит, вдруг да… в общем, уроду только среди других таких же и место. Верно?
Дерево качнулось и ничего не ответило. А жаль. К его советам Ульяна отнеслась бы с куда большим вниманием, чем к матушкиным.
Гостей Ульяна заприметила издалека. В целом сложно не заприметить ярко-желтый бус, вставший у самых ворот. Вон, и Пётр Савельич уже вокруг скачет, машет руками и возмущается. Нет, голоса не слышно, но явно же — возмущается. И давно. Уже подпрыгивает даже от распирающих его чувств.
Ульяна вздохнула, потому как присутствие соседа напрочь отбило желание подходить к дому.
— Надо, — сказала она себе строго. — И вообще… хватит уже… всего бояться.
Прозвучало так себе, но Ульяна кивнула и решительно ступила на тропу.
Родственники.
Надо же… а мама не говорила, что у неё есть родня. Не то, чтобы Ульяна специально выспрашивала… специально сложно. С мамой вообще сложно.
Приедет?
И почему вдруг?
Она ведь ничего не делает просто так. А тут позвонила, документы… нет, ничего подписывать Ульяна не собирается, как и верить матушке. Благо, выросла, наивности поутратила. Но интересно же.
— Ага! — сосед заметил её первым и
— Доброго утра, — Ульяна вяло помахала рукой, понимая, что, возможно, не стоило бы так торопиться. Постояла бы в лесочке часок-другой, глядишь, и надоело бы Петру Савельевичу прыгать. Ушёл бы, а уж она тогда тихонечко…
— Доброго?! Полдень уже! — Пётр Савельевич указал на небо. — Вечер даже! А у неё утро.
Трубный его голос разнёсся по улице. Басом сосед обладал мощным, что никак не увязывалось с хилым тельцем его.
— Чего вам надо? — спросила Ульяна, раздумывая, как бы ловчей обойти соседа. Вот только тот на месте не стоял. Его распирали энергия и желание выплеснуть её на окружающих. В частности, на Ульяну. Вот и сейчас он прыгнул влево.
Потом резко дёрнулся вправо, точно заподозрил, что Ульяна обойдёт его с этой стороны.
— Объяснись, по какому праву эти вот нарушают установленный порядок! — палец Петра Савельевича указал на бус, который с близкого расстояния несколько утратил нарядности. Нет, ярко-желтый колёр никуда не исчез, упрямо пробиваясь сквозь коросту из грязи и пыли. То тут, то там по краске расползались трещины. И в целом было видно, что машина эта пребывает в весьма почтенном возрасте.
— Приехали! Встали! Перегородили дорогу! А если пожар? Вот что будет, если пожар?! Или плохо кому…
— Кому? — спросила Ульяна послушно.
— Мне! Мне плохо! — Пётр Савельевич картинно схватился за грудь и возопил: — Сердце жмёт!
— И печень поддавливает, — раздался мягкий женский голос. — А ещё, небось, с потенцией проблемы…
— Что?!
От этакого предположения Пётр Савельевич густо покраснел. Потом побелел и обернулся.
— Вы…
— Антонина Васильевна, — сказала женщина в ярко-жёлтом, в цвет машины, платье, перевязанном крест-накрест платками. И руку протянула, от которой Пётр Савельевич отпрянул. — А стыдиться нечего. В вашем возрасте — это даже нормально, я так скажу… у всех случаются осечки.
— У меня не случается!
Сосед попятился.
— От этого и нервозность повышенная, и в целом неудовлетворённость жизнью… — главное говорила она это громко, так, что слышал не только Пётр Васильевич. Тётка Марфа наверняка тоже. Пусть она из-за забора и не выглядывала, но точно во дворе.
Подглядывает.
Подслушивает.
И к вечеру весь посёлок будет обсуждать не только гостей, но и некоторые личные Петра Васильевича проблемы.
— Что вы… что вы несёте! — возопил тот фальшиво и покосился на забор тётки Марфы.
— Здравствуйте, — сказала Ульяна превежливо, разглядывая родственницу. А что Антонина Васильевна ей родня, в этом сомнений не было.
Она походила на маму…
Точнее мама на неё. Не как две капли воды, но отрицать наличие этого сходства было глупо.
— Вам бы на массаж походить, — продолжила Антонина Васильевна, щурясь. — Простаты… очень животворно воздействует на мужчин.
— Чего?! Да что вы себе позволяете! — Пётр Савельевич произнёс это как-то тихо и даже неуверенно. — Вы… вы… совсем обнаглели… приезжают тут…